Патрик так изголодался, что едва сдерживался, чтобы не наброситься на еду, как дикий зверь, забыв и об этикете, и о приличиях. Анна заметила это и сказала с легкой насмешкой:
– Принц, оставим пока разговоры. Ешьте, я вижу, вы голодны. – И добавила смущенно: – Я могла бы и раньше догадаться.
– Мадам….
– Анна, Патрик. Сегодня – просто Анна. Здесь нет никого, кроме нас с вами, а нам сейчас не нужны чины, верно? Ешьте, не стесняйтесь.
«Ну уж, не дождешься», – подумал Патрик. Он еще не забыл, как управляться с дюжиной столовых приборов, и смог овладеть собой настолько, что даже поддерживал застольную беседу. Мелькнувшее во взгляде женщины восхищение его выдержкой было неожиданно приятно.
Герцогиня, как оказалось, недавно была в столице, а потому смогла рассказать ему о том, что его сейчас больше всего мучило, – о матери, отце и о том, что говорят люди о случившемся.
– Многие не верят в вашу виновность, принц, – говорила Анна фон Тьерри. – А кто-то просто делает вид, что верит. Ходят слухи о злом чудовище, которое околдовало вашего отца.
– И кто же это чудовище? – усмехнулся Патрик. – Невидимка из детских сказок?
Анна внимательно посмотрела на него.
– А вы сами не догадываетесь?
Наступила тишина. Тихо потрескивали свечи в высоких подсвечниках.
– Догадываюсь, – тихо ответил принц. – Более того… догадывался и раньше и… хотел открыть отцу глаза на… на происходящее. Но не успел.
– Именно, принц, – кивнула Анна. – ОН успел раньше.
Патрик сжал в пальцах рукоять ножа.
– Что же теперь ОН поделывает?
Анна оглянулась на дверь.
– Патрик… Мне все равно, я иностранная подданная и могу не опасаться ни яда, ни кинжала. Но вот уверены ли вы, что нам стоит здесь говорить об этом? У всяких стен есть уши. А я сказала вам уже достаточно…
Патрик помолчал.
– Честно сказать, Анна, мне уже все равно. У меня сейчас восхитительное положение – дальше виселицы не пошлют. Убить меня они, видимо, не могут – иначе прикончили бы давно. А все остальное… не так уж страшно. По совести говоря, я даже смерти теперь не боюсь – по сравнению со всем этим, – он осторожно повел плечами, – она порой кажется избавлением.
– Вы уже не надеетесь? – тихо спросила Анна. – А как же… ваша матушка?
Патрик долго молчал, вертя в руках яблоко.
– Мама поверила в мою виновность, – сказал он, наконец. – И это страшнее всего…
– Вы ошибаетесь, Патрик, – горячо заговорила герцогиня. – Быть может, так было в самом начале, но теперь… теперь она раскаивается.
– Нет.
– Да, Патрик. Я видела ее. Она пытается сделать для вас хоть что-нибудь…
– Поздно. Поздно, – горько проговорил принц. – Если бы хоть чуточку раньше. Если бы она пришла ко мне хотя бы проститься… А теперь… я не смогу поверить и сделать вид, что ничего не было.
– Принц… это ваша мать.
– Анна, – он жестко взглянул на женщину, – простите, но это мое дело.
– Хорошо, – после паузы сказала Анна. – Поговорим о другом.
– Скажите мне, – с заминкой произнес Патрик, – как себя чувствует король?
– Его величество поправляется, – ответила с неохотой женщина, – но очень медленно. И, если честно, он сильно сдал. Постарел лет на двадцать, теперь это разбитый, тяжело дышащий старик. Вся эта история сильно ударила по нему.
– Еще бы, – вздохнул Патрик.
– Говорят, – женщина понизила голос, – что… ээээ… ОН потихоньку спаивает короля. Но! – она подняла палец вверх, – я вам этого не говорила.
– Мне нужно бежать отсюда, – тихо сказал Патрик.
– Что? – переспросила, не расслышав, Анна.
– Неважно, простите. Ну, а Изабель?
– О! – улыбнулась герцогиня, – принцесса, не покладая рук, хлопочет о пересмотре дела…
– Передайте ей… – заговорил Патрик, но герцогиня перебила его:
– Я ничего не смогу ей передать, принц. Отсюда я еду на север, а не в столицу…
– Ах да, простите, – Патрик опустил голову.
Наступила тишина.
– Патрик, – осторожно спросила Анна, – вы не передумали? Вы по-прежнему отказываетесь уехать со мной?
– Да, Анна, – он прямо посмотрел ей в глаза.– Я не могу уехать.
– Даже если я ничего не попрошу взамен? – медленно проговорила она. – Никакой платы…
– Нет. Анна, поймите, – сказал Патрик горячо, – если я уеду сейчас, то навсегда потеряю возможность вернуться. Потеряю свое имя, потеряю семью, а еще – родину. Все это – слишком большая цена за… – он усмехнулся, – за отсутствие кандалов на руках.
– Вы так любите Лерану? – тихо спросила Анна. – Любите этот народ, который вас предал?
– Меня предал не народ, – ответил Патрик. – Меня предала власть… двор… родители, в конце концов. Но не мой народ.
– А этого мало?
– Мало, Анна. Как я смогу жить без этих лесов и рек, без родного воздуха, без… – он запнулся, – без возможности говорить на языке, на котором говорил всю жизнь?
– И у нас есть горы и леса! – запальчиво воскликнула герцогиня. – И у нас люди живут! Или вы думаете, что наш язык хуже, чем ваш?
– Не хуже, Анна. Не хуже и не лучше. Он – не родной мне, понимаете? Не мой он, чужой…
– Что ж… – герцогиня опустила голову. – Не стану больше вас уговаривать. Но Патрик, – она умоляюще посмотрела на него, – а если вы погибнете здесь? Если не сумеете добиться справедливости и отомстить?