Сказка о принце. Книга вторая

– Ишь, худая, точно щепка. Силы-то есть работать?

– Пока не жалуюсь, – ответила бабка. – Да я и сама покуда ничего, – она засмеялась и вытянула морщинистые руки.

– Ты-то ничего, а она гляди – оберет тебя да сбежит, а того хуже из дому выставит. Наплачешься.

– Что ж вы, бабы, на человека не знаючи напраслину возвели, – заступилась бабка. – Девочка у меня хорошая, ласковая. Сирота ведь, как не пригреть сироту?

– Сирота! А глазами-то зыркает, конопатая. Тебя как зовут, девица? – они обращались к ней нарочито ласково, точно к умалишенной, всего разговора не слышавшей.

– Вета, – тихо ответила девушка, не отрываясь от работы.

– Имя-то какое… не наше. Иль ты не здешняя, Вета?

– Здешняя, – так же тихо, но с ноткой вызова сказала Вета. – Отец у меня с Севера.

– Ну, оно и видно. Хилая ты. Смотри, бабушке-то кланяйся, она тебя пригрела…

Вета с радостью убежала бы от таких расспросов и обсуждений, если б было куда. И напрасно надеялась она, что все обойдется одним разом – новизна события так и не стерлась в течение всей зимы. Каждый раз, собираясь у Катарины, бабы обязательно спрашивали хозяйку:

– Что, Катарина, приемыш-то твой? Привыкает?

Бабка оглядывалась на замершую в углу фигурку за работой и охотно кивала:

– Привыкает…

И тетки обязательно обращались к Вете:

– Так ты смотри, конопатая, кланяйся бабушке. Она тебя пригрела…

– Полно вам, – заступалась иногда Катарина, – девке кости мыть. Она у меня умница…

Высокая, дородная Августа, соседка и бабкина троюродная не то племянница, не то внучка однажды сказала, усмехаясь:

– Все они умницы, пока в нужде. А потом ты их выходишь, и поминай как звали. Еще скажи спасибо, если последнее не отымут.

– Ну что ты говоришь такое, – укорила Катарина, поставив чашку. – Постыдилась бы…

– Мне-то чего стыдиться? – удивилась Августа. – Я дело говорю!

– Ладно тебе, Августа, – вступила в разговор худая, вертлявая Мора откуда-то с другого конца предместья. – Язык у тебя, как помело. – И, дожевывая пирог, добавила, без всякой видимой связи: – У нас на соседней улице лекарка живет, Жаклиной звать. Ты, Августа, помнишь – я тебя к ней прошлогод водила?

– Ну…

– У ней давеча тоже квартирант появился.

– Это какая Жаклина? – спросила бабка, доставая из печи еще один пирог. – Та, что рожу лечить умеет? Слыхала я о ней. И что же?

– У Жаклины племянник в Городе служит, – «Городом» называли Леррен жители предместья. – Где-то с два месяца назад в карауле он был… нашел ночью в канаве какого-то… по всему видать, тюкнули кого-то, обчистили карманы да бросили помирать. Жан его от большого ума подобрал да к тетке и приволок. А Жаклина, дуреха, нет чтоб выставить за дверь, лечить взялась. Вот, выхаживает теперь.

– Что ж сразу дуреха? – вступилась Катарина. – Доброе дело сделала баба.

– А платить-то кто за это доброе ей будет? Этот квартирант ейный, по всему видно, из богатых, а те платить не больно любят нашему брату – спасибо, если медяк кинут. «Скажи за честь спасибо, тетка» – вот и весь разговор.

– Богу-то все едино, богатый или бедный, – вздохнула Катарина. – Всяк жить хочет, живая душа. Ну, а потом что было?

– А потом ничего. Так и живет у нее этот постоялец. Но за него, похоже, все-таки платят – я уж и то заметила, Жаклина и мясо покупать стала, и печевом что ни день пахнет.

– Родня, что ли, нашлась? – спросила Августа. – А чего ж не заберут его?

– Я почем знаю, – пожала плечами Мора. – Наши дуры болтают, что полюбовник он Жаклине, да только я не верю. Знаю я Жаклину, она баба строгая и себя соблюдает. Им, поди, ночью во сне привиделось, вот и наговаривают на хорошего человека напраслину.

– Ага, ночью, – хихикнула сестра-погодка Моры – на диво не похожая на нее, толстая, вся в веснушках, Клара. – Ты, Мора, послушай, раз не знаешь. Давеча захожу я к Жаклине за солью, кончилась у меня, – гляжу: сидит на лавке парнишка молодой, пригожий, в домашней рубашечке. Меня увидел, глазищами – зырк… но поздоровался честь по чести, как положено. Я на него и поглядела…

– Дура ты, Клара, – вздохнула Мора.

– Сама ты дура, Мора, – обиделась Клара. – Ты посмотри, как у Жаклины глаза-то гореть стали. А как одеваться начала – все платки яркие…

– Так платки ей племяш таскает!

– И что? Он и раньше ей таскал, да она в сундук их прятала – а теперь вот почему-то носит. Почему бы? Да и сама посуди: если б этот постоялец у нее только постояльцем был, то что же он так зажился-то? Ведь уже два месяца у нее… Ну, оклемался, ну, встал на ноги – пора бы и честь знать. И как не стыдно только? Ведь наполовину седая уже…

Клара встала, с хрустом потянулась, прошла по комнате, дробно пристукивая башмаками. С завистью вздохнула:

– Вот везет же бабе. Если и вправду полюбовник – от такого бы и я не отказалась. Он-то, поди, не пьет целыми днями, как мой…

– Тоже мне везение, – вздохнула Катарина. – Столько времени из-под хворого горшки выносить. Вам бы головой думать, а не тем местом, каким вы думаете…

– Да ладно, – фыркнула Клара и мечтательно протянула: – Эх, я бы к нему подкатилась…