Сказка о принце. Книга вторая

– Лорд-регент дурак и подлец, а я жив. Ну, видишь – я тебя сейчас за косу дерну, хочешь?

Не было у нее теперь кос, как в детстве – волосы, стянутые на затылке в тугой узел, покрывал черный платок. Темное, мешковатое платье скрывало фигуру, видны только лицо и кисти рук. Похудела, как похудела! пропали ямочки с щек, у губ залегли горькие складки, жестче стало лицо. Больше стала она похожа на мать, уже не прежняя пухленькая веселая девочка – лицо стало тоньше, ярче проступили точеные черты королевы Вирджинии, только нос так же забавно вздернут, но исчезла россыпь веснушек. Глаза – огромные, темно-карие, сухие, а в глубине… Патрик сжал кулаки и с яростью подумал, что убьет Гайцберга – хотя бы за эти глаза. Но она молчала; силилась улыбнуться и молчала.

Потом отодвинулась.

– Я вам не верю, – прошептала Изабель. – Вы – морок, принявший облик моего брата. Уходите, – она перекрестилась и его осенила размашистым крестом.

– Малышка…– Патрик качнул ее руку. – Ну, что ты… ну как тебе доказать? Ну, помнишь, как я пролил тебе молоко на платье, и за это отец не взял меня с собой в Нови-Кор? Помнишь, как ты тонула, когда тебе было четыре года, а я тебя спас? Это я, Изабель! Не веришь?

Он осторожно высвободил руку, встал. Расстегнул камзол, вытянул из-за пояса и поднял сорочку.

– Посмотри, видишь – шрамы. Я должен был умереть; он думал, что убил меня. Я жив. Ну, хочешь – за ухо дерни! Как тебе еще доказать?

Осторожно, едва касаясь, девушка провела пальцами по шрамам на его груди и боку, тронула ямку под ключицей, коснулась волос, щеки. Недоуменно взглянула в глаза…

… и залилась слезами, прижалась; целовала, куда придется – в щеки, в нос, в глаза, гладила волосы, лепетала что-то невнятное и плакала навзрыд.

– Тише, моя хорошая, тише… – Патрик стащил с ее головы платок, гладил по гладко зачесанным волосам и все пытался откашляться, но в горле застрял комок. – Тише, не надо, солнышко мое, хорошая, маленькая моя… Изабель, родная, перестань. У нас всего полчаса, малышка, успокойся…

Всхлипывая, принцесса оторвалась от брата, кивнула. Губы ее, как у маленькой, разъезжались в улыбке, залитые слезами глаза блестели.

– Жив!

– Ну, конечно, жив, куда же я денусь. Сестренка, родная, успокойся! Выслушай меня.

– Все… все, Патрик, я уже все, – она послушно вытерла глаза. Взяла его руку, поцеловала жесткие, исцарапанные пальцы. – Говори.

– Малышка… Не соглашайся на постриг!

Лицо ее сразу погасло, она выпустила его руку.

– Патрик… Ты думаешь, я своей волей? Я…

– Знаю. Но ты ведь можешь отказаться!

Горькая усмешка тронула ее губы.

– Могу. И выйти за НЕГО замуж. Ты этого хочешь?

– Послушай, Изабель! Потяни время. На размышления, на молитвы, на «Бог наставит», да мой ли путь, да все в таком роде. Я все сделаю, я вытащу тебя отсюда, только мне нужно время!

– Ты сам-то веришь в это, братик?

– Продержись, родная, только продержись. Ведь должны же тебя испытать послушанием… или как там у них это…

– Патрик… но сколько? Я не смогу долго. Патрик, ты ведь не знаешь! ОН… настаивал, чтоб немедленно. Матери Елене спасибо – укрыла, дала отдышаться, не принуждает. Но я не могу – долго… Он специально гонцов присылает, спрашивает. Еще полгода, не больше…

Лицо принца потемнело.

– Я боюсь не успеть. Полгода – не срок… что же делать?

Изабель молчала, с надеждой глядя на него.

– А если бежать?

– Куда? – девушка горько улыбнулась. – Ты смеешься? На восток, в Заболотье?

– Нет. К матушке. В Версану.

– Это невозможно, – Изабель улыбнулась брату, как маленькому, погладила по щеке. – Ты ведь знаешь, что творится в стране.

– Малышка… умоляю тебя, продержись! Самое большее год… Я верну себе трон и вытащу тебя отсюда!

В дверь постучали, негромкий голос матери-настоятельницы перебил их:

– Дитя мое, тебе пора.

Они отпрянули друг от друга, едва заскрипела, открываясь, дверь. Патрик сдавленно фыркнул, осознав, как нелепо они выглядят: заплаканная, с пылающими щеками, с выбившимися из прически прядями Изабель и он – в расстегнутом камзоле и сорочке, вытянутой из штанов, взъерошенный, с шальными глазами… И погасил усмешку, сделав вид, что смутился.

– Вам пора, господа, – голос монахини был скрипучим и неприязненным.

Прощаясь, Патрик поклонился, как подобает, поцеловал сестре руку. И повернулся к настоятельнице:

– Мать Елена, могу я просить вас о приватном разговоре?

– У меня нет слов!!

Лестин метался по комнате, как капля воды на раскаленной сковороде. Глаза его метали молнии, седая борода встала дыбом.

– У меня нет слов, Патрик! Как вы могли?! Вам не десять лет, не двенадцать, вы взрослый человек, а ведете себя, как мальчишка, как… – он задохнулся, не в силах подобрать слова.

Патрик полулежал на диване, вытянув длинные ноги, и украдкой улыбался, наблюдая за лордом. Спать хотелось невероятно – проведя всю ночь в седле, он вернулся в имение Ретеля, когда уже рассвело. Лорд Лестин, конечно, не сомкнувший глаз всю ночь, места себе не находил, он и сейчас еще был бледен – и теперь отводил душу, распекая воспитанника на все лады.