Дождь моросил уже несколько дней, холодный, тоскливый, и ветер завывал – так, что Ян по вечерам боялся засыпать – «А вдруг там страшный зверь воет и меня утащит?». Вета, просыпаясь ночью, прислушивалась к стуку капель за окном и тихонько вздыхала. Слава Богу, у них есть теплый дом и печка, а каково в преддверии зимы бродягам без крова? Походи-ка под дождем, помеси грязь на раскисших дорогах. Она молча молилась о тех, кто сейчас далеко, о друзьях, разбросанных по стране. Маргарита… и Анна Лувье – худенькая, слабенькая. Как они выдерживают суровые восточные зимы?
Ян затеребил мать:
– Мама, исе! Исе мидедь!
– Погоди, малыш, – Вета тоже услышала шаги на крыльце и стук в дверь. – Подожди, сейчас…
В избу ввалилась, облепленная мокрой одеждой, Мита – соседка, через три дома живет. Ввалилась, прислонилась к косяку, точно ноги не держали, сдернула с головы платок. Сразу запахло дождем, землей, мокрым деревом.
– Бог в помощь, хозяева, – выговорила устало. Тихо вздохнула, снимая сабо, шагнула босыми ногами к печке.
– Ой, а мокрая ты! – всплеснула руками Катарина, возившаяся у печки. – Надо же, как льет… Иди-ка грейся. Ну, что? – она взглянула на соседку. – Как?
Вчера вечером бабка вернулась от колодца мрачная; поставила на лавку у двери полные ведра – и выразилась, да так завернула, как Вета никогда еще от нее не слышала. Хорошо, Ян спал. Девушка удивленно взглянула на Катарину; та перехватила взгляд, перекрестилась («Прости, Господи, грехи наши тяжкие») и пояснила мрачно:
– На жизнь нашу ругаюсь. Не жизнь, а… – от последнего слова Веты вспыхнули уши.
– Что случилось?
– Бабы сейчас рассказали… Этьена нашего, кузнеца, нынче забрали. Пошел утром в кузню, а как назад возвращался – там на улице драка была. Пьяные, что ли… прицепились к нему. Ну, Этьен отмахиваться стал, а тут – полиция. Забрали всех, конечно. Митка в город кинулась… вот, не знаю теперь – вЫходит что или без толку. Да без толку, конечно, что там… Если забрали – назад не жди. Этот дурень еще, говорят, и ругался, когда его забирали… короля, что ли, лаял. А у Митки семеро по лавкам и мать старая, уже не встает. С сумой пойдет баба…
– Что так сразу с сумой-то? – возразила Вета. – Если не виноват Этьен – отпустят.
– Сейчас тебе, отпустят, – вздохнула Катарина. – Ладно, подождем. Может, и выгорит дело…
Одного взгляда на Миту было достаточно, чтобы понять: не выгорело. Глаза у нее ввалились, волосы выбивались из-под платка, лицо было потухшим и каким-то отрешенным.
– Бабусь… – голос Миты звучал глухо и монотонно, – я просить пришла… денег не займешь?
– Расскажи, – попросила Катарина. Вытерла руки, села рядом, обняла соседку за плечи. – Расскажи, что узнала?
– Я там нашла одного… говорит, если заплачу ему, то сделает так, что Луи не зачинщик, а только участник, и про ругань его… ну, про короля которая… говорит: забудем, из дела вычеркнем. Вот… теперь собираю. Все, что было у нас, выгребла, серьги свои с утра заложила, у матери кольцо взяла. Хожу теперь по соседям. Катарина, – Мита вдруг упала на колени, – Христом-Богом прошу, выручи! Хоть сколько-нибудь! Ведь если засудят его, мы же по миру пойдем!
– Да что ты передо мной бухаешься, ровно перед иконой! – рассердилась бабка. – Встань сейчас же! Не отказываю ведь. Обожди, у меня сколько-то отложено.
Она ушла в горницу, заскрипела крышкой сундука.
Ян озадаченно смотрел на бабку и чужую тетку, вертел головой. Вынул палец изо рта, притопал к Мите, осторожно погладил ее, так и сидящую на полу, по плечам. Женщина горько улыбнулась ему.
– Маленький…
– Сколько надо-то? – крикнула Катарина из горницы.
– Много, бабусь. Десять золотых просят.
– Эх, грехи наши тяжкие…
Вета нерешительно кашлянула.
– Так подождите… зачем же сразу взятку? Ведь если он не виноват, надо же… доказывать. Жалобу писать.
Мита и вышедшая из горницы Катарина посмотрели на нее, как на сумасшедшую.
– Жалобу? – переспросила Мита, словно не расслышав. – Да ты что, девица? Кому жалобу?
– Ну, как кому? Начальству!
– Да на кого?!
– Ну, на этих, которые забрали вашего мужа. На полицейских. Его ведь должны отпустить, если он не виновен, это же не по закону!
Мита горько рассмеялась, тяжело поднялась с колен.
– Эх, Вета-Вета, глупая девочка. Счастье твое, что ты никогда с таким не встречалась. Да разве закон за кого из нас когда стоял?
– Значит, надо адвоката…
И сама поняла, как глупо и нелепо это прозвучало здесь, в маленьком доме на окраине. Адвокат – он для богатых и знатных, для тех, кто перед законом – человек. А бедняки, которые десять золотых всей улицей собирают…
– Тетка Мита… Вы подождите, может, и отпустят его! Разберутся…
Катарина фыркнула, пересчитывая медяки. Ян, привлеченный звоном монет, подошел к столу, потянул монеты в рот.
– Не трожь, Янек, не трожь! – Вета торопливо взяла на руки сына.
– Отпустят, как же, – так же горько проговорила Мита. – «Кто за порог тюрьмы ступил, того не жди назад» – так, что ли, поется? Не-ет, выкупать надо, иного выхода нет.
Ян возмущенно завозился, вывернулся из рук матери и снова подбежал к столу.