Сказка о серебряных щипчиках

«Отскакивает» от текста прежде всего мысль, имманентно, как сказали бы философы, присущая этому художественному миру: мысль о том, что крестьянин сам себе голова. Начинаются рассуждения. «Психологические факторы, определяющие нравственную сущность крестьянина, всегда (! — Л. А.) отличались чистотой, прочностью, постоянством, поразительной ясностью». В принципе правильно. Как все, что бывает «всегда». Но к сюжету эти. принципиальные абстракции надо еще как-то прицепить. Допустим, так: перед нами диссертация. Диссертацию пишет любящий родную деревню Теймур, а оторвавшийся от родной деревни профессор Джемшидов диссертацию заваливает. Этот профессор — очень уж легкая добыча для опытного писателя. На грани фельетона. В. Камянов в свое время ушам своим не верил: Акрам Айлисли тяготеет к сатире? Разумеется, не тяготеет. Просто идет расслоение целого. Иллюстративные схемы и публицистические «вставки» возникают как бы в помощь художественному знанию, при интуитивном чувстве, что эти аналитические головоломки неразрешимы. В том же «Сиянии шести солнц», тою же рукой написано:

«— Послушай, Теймур! А сколько в Бузбулаке этих самых твоих «истинных крестьян»? Настоящих мужчин?.. (Бузбулак! Имя найдено… «Наша деревня» находит окончательный образ…) Так сколько там «настоящих мужчин»?

— Не знаю, — отмахивается проповедник жизни «как она есть». — Не считал.

— Так вот, поезжай и посчитай… А по возвращении вернемся к этому разговору».

Рукой героя-диссертанта Акрам Айлисли выводит формулу: «Обман, спекуляция всегда (всегда! — Л. А.) были чужды сознанию истинного крестьянина», и он же, Акрам из Айлиса, с горечью и сокрушением пишет галерею бузбулакцев, пустившихся в базарную коммерцию и- всеми силами цепляющихся за Баку!

Вчерашний крестьянин, пропадающий в городе, — один из главных образов в прозе Айлисли 70-х и 80-х годов. Вариации: студент, томящийся в институте; служащий, задыхающийся в своей микроквартирке. «Никудышный» человек, но опять-таки — с «чистой душой». Как Казым из новой повести «И светились только ивы». Жизнь не удалась, но он не виноват. «В торговле лопух оказался» — денег нет. А за соседним столиком — такая сытая морда. «Двинул» по морде. Хорошо, не убил.

А мог бы убить? Мог бы. За что? А ни за что. Так, от обиды. Вообще. Казалось бы, если ты «лопух», так либо не будь «лопухом», либо уж не ищи, на ком выместить… Акрам Айлисли иначе смотрит на эти вещи. Он жалеет любого изверга, который не сумел прижиться в городе, пусть тот не то что — соседа по морде, а женщину — ногами… И он не жалеет, не прощает ничего тому, кто в городе — прижился.

Обитатель городской квартирки, изнемогающий в мире видений и призраков, — весьма распространенная фигура в новой азербайджанской прозе. Нудящиеся студенты, тоскующие в круге своих обязанностей служащие, живущие грезами маленькие люди. У Анара грезы приобретают характер интеллектуальной фантасмагории: контакт с инопланетянами, скачки времени, абсурды и т. д. У Эльчина — фантасмагория эмоциональная, грустные сказки, волшебные превращения… Акрам Айлисли — другой по природе. Мифолог Бузбулака на городской почве совершенно не умеет понять человека. И тогда он форсирует чудеса чисто внешние, почти механические. Либо форсирует «образность», впадая в выспренний тон и дурной вкус. Начинается «плескание лунного света»; троллейбус летит над изумрудной травой. Стереотип над стереотипом в свете стереотипа.

И все-таки интересен у нынешнего Акрама Айлисли «остервенелый» герой, мыкающийся между родным Бузбулаком и бакинским базаром. Что-то шукшинское есть в этом остервенении. Тут дело в легком и незаметном повороте художественного стекла. Если Айлисли задает вопрос: почему все это происходит, отчего так корежит человека злоба? — он тотчас сознается, что не знает почему: это, мол, в его герое «изначально»: не удалась жизнь, и все. Но иногда Айлисли как бы не задает себе этого вопроса. Как в прекрасном рассказе «Не ко времени весна», где куражится деревенский парень: чего это мельника в нашей деревне не работает? Ах, развалилась?! Восстановил своими руками, пустил мельницу, и что же? Остался в дураках: кто ж теперь возит на мельницу зерно, когда хлеб — в магазине? Идет «чудик», смотрит на деревья и думает: а ведь потому со мной глупость получилась, что весна в этом году ранняя…

О, это — Акрам! Его рука, его стиль! Подвести читателя к догадке и… выставить какую-нибудь псевдопричину, сыграть простака. А ситуация-то трагичная, как и у Шукшина. Впрочем, мягче, чем у Шукшина. И лукавей. Но от этого не менее горько. Глубина тоски и горечь знания, прикрытые маской веселого деревенского баешни-ка, — вот это Акрам Айлисли восьмидесятых годов. Верный себе, вернувшийся к себе.