Сказка о серебряных щипчиках

Акрам Айлисли где-то здесь же, рядом, в этой же «восточной» художественной традиции: все сквозь легенду, сквозь чудо, все не без игры и не без артистичного плутовства. Но этот тончайший игровой просвет между душой, парящей в воздухе, и реальностью, взявшей в плен «тело», — только у него. Он дает «дурацкие» мотивировки событий, увиденных, в сущности, трезво, умно и горько. Он вроде бы подыгрывает тогдашней наивности своего героя, а между тем выдает его с головой. Его герой — простак с виду, но это хитрая простота, за которой прячется душа упрямая и твердая.

При всей веселой искристости своего письма Акрам Айлисли, наверное, самый жесткий среди новых азербайджанских прозаиков. В нем нет аналитичности Анара, который впадает в чудеса от сознания невозможности всех понять и все объяснить. Нет и той эмоциональной щедрости, которая позволяет Эльчину писать акварелью чудесную реальность прямо по грунту реальности обыденной. Акрам Айлисли по видимости не аналитик, он не дает мотивировок — одни только результирующие поступки. Он не строит сквозной и сплошной линии чуда — сказочное мерцает у него рядом с житейским, вперемежку, но не сливаясь с ним, — ироническим пунктиром. Само расположение тех и этих «пунктов», тех и этих деталей, поступков, фактов, мазков, красок в его прозе продиктовано талантом своевольным, сильным, жестким, упрямо бьющимся над своей темой.

Чисто беллетристических небрежностей тут хватает. И в ранних повестях, да и в новейших. Акрам Айлисли не заботится о том, чтобы читателю было удобно. У него могут действовать в одном абзаце Азер и Азра, Садаф и Сафар, Гасан и Гусейн, Гюльшен и Гюльшад. Нарочно беру имена собственные, чтобы показать, что переводчик тут ни при чем. Попробуйте, однако, запомнить этих героев.

А Акрам Айлисли и не хочет, чтобы вы их запоминали. Он не прослеживает ту или иную судьбу, не вкапывается в тот или иной характер. Характеры, вернее, типы у него более или менее ясны с первой встречи и вполне фиксированы в этой ясности. Его мучает другое: общая почва этих характеров. Загадка бытия, расщепившегося на части и частности. Распад цельности.

Эта чудесная цельность, первоначальная и абсолютная, находит у Акрама Айлисли более или менее определенный социальный адрес. Крестьянин на земле. Цельная душа, цельная жизнь. Простота, ясность, монолитность.

С этим адресом связана и эпическая основа Акрамова мира, и лирический купол над ним. Но отсюда начнется и драма: драма отрезвления.

Вот два высказывания из статей Айлисли. «Нет никакого искусства, кроме национального, как нет жизни, кроме жизни». И рядом: «Чем меньше у крестьянина советчиков и подсказчиков, тем лучше он выполняет свое дело».

Из этих высказываний легко выводится вся этическая программа Айлисли: защита человека, работающего на земле, ненависть ко всему, что пристраивается к земле «на минутку»… Отсюда — директор школы Мелемиш из ранней повести «В горах туман», святоша и подлец, блюдущий ханжескую мораль… Отсюда — начальник райземотдела из классически совершенной повести «Люди и деревья», демагог, приехавший в колхоз снимать с председателей дядю Эльмурада… И профессор Джемшидов из сравнительно недавней повести «Сияние шести солнц», барин, раз в год посещающий родную деревню и благосклонно приемлющий подобострастие земляков…

Однако и драма тут заложена глубинная. Нет жизни, кроме жизни. Такое монолитное сознание вряд ли легко встанет на позицию «другого человека». Хотя и видится в монолитности огромная внутренняя сила и прочность.

На первых порах действует сила: появившись на литературном небосклоне в начале 60-х годов, Акрам Айлисли сумел отвоевать себе совершенно особое место, сумел и отстоять его. А отстаивать — приходилось. Цитирую азербайджанских критиков: вразрез с требованием всестороннего отображения действительности автор «Людей и деревьев» утвердил принцип лирической недосказанности; он поколебал в азербайджанской новелле принцип односторонней оценки героя; «очарование естественности» сделало его одним из крупнейших писателей «новой волны»…

Нет жизни, кроме жизни.

…Драма началась в 70-е годы.

Мне кажется, точка поворота — повесть «Над Курой, в теплых лесах» (русское издание — в 1972 году). Повесть о том, как возвращается домой, в родную деревню, сбежавший из нее парень. Такое возвращение — лейтмотив Айлисли: у него, как правило, человек, ушедший в город, тоскует и мается; возврат — разрешение боли.

Собственно, парень даже не сбежал — он ушел в армию; однако, отслужив действительную, остался «на севере», нашел себе девушку Марину и завел с ней двух дочек. А потом все-таки бросил: домой потянуло. К первой жене, к Салтанат.

Что же Салтанат? Выгнать — не смеет. Принять — не может: противно.