Он огляделся. На сколько хватало глаз, вокруг него простиралась зеленая вода. Ему приходилось осваиваться в новом теле, видно его мозг, хранивший старые воспоминания, не совсем еще перестроился. Дно, ветки, коряги вокруг были искажены – во всяком случае, они выглядели не так, как он привык. Чтобы повернуть голову, приходилось поворачивать все тело, и к этому Тибальд долго не мог приспособиться. По крайней мере, маленькая рыбешка все время извивалась. Звуков почти не было, только редкие всплески иногда прерывали тишину. Мимо него пронеслась какая-то огромная рыба. Она не заметила Тибальда, но у него сердце ушло в пятки (или в хвост), и Тибальд наконец до конца осознал, как он уязвим.
Он лихорадочно задвигал плавниками и, убедившись, что плавает, поспешил забраться под какую-то корягу и затаиться. Так несчастный провел день и другой, сидя под корягой, дрожа и обдумывая свою участь. Времени думать у него было предостаточно – вся короткая рыбья жизнь. Ведь уже не надо было стремиться в Фэйри-Град – «Небось, в Фэйри-Граде тоже есть реки и моря, и там тоже рыбу ловят» – и страдать по возлюбленной красавице – «И она тоже рыбкой балуется иногда». И вся эта череда диких, панических и страшных мыслей не оставляла и следа на рыле Тибальда, ведь он был рыбой, а рыбы не хмурятся, не смеются и не плачут. Он был лишен даже этого!
Сейчас все мысли Тибальда были сосредоточены на том, чтобы выжить – просто выжить. Он было пытался искать спасения, вспоминая, что его испытывают, и значит, если повести себя правильно, то можно опять вернуть себе гномье обличье. Но, пытаясь выбраться из этой ловушки и припоминая все слова Великой Волшебницы, он быстро упирался в тупик, а волна панического страха охватывала его, заставляя вжиматься всем своим крошечным телом в корягу.
Из-под коряги мало что было видно – разве что кусочек дна. За то время, что Тибальд прятался, он очень хорошо изучил эту тонкую полоску, покрытую пушистым слоем водорослей, но больше ничего не посмел разглядеть.
Прошел день, другой, и Тибальда начал одолевать голод. Попробовав пожевать водоросли, и, убедившись, что это не помогло, он выглянул из-под коряги и увидел мелких рыбешек, проплывающих мимо. Тибальд очень хотел есть, и голод был сильнее страха, поэтому, стремительно выплыв из своего убежища, он схватил рыбку, проглотил ее и опять спрятался. В свою бытность гномом он не прожаренную рыбу есть бы, конечно, не стал, но сейчас изголодавшемуся Тибальду рыбка показалась вкуснее всего, что он ел когда-либо.
– Итак, я – хищник и пожираю подобных себе. Ну что же, жизнь – она лучше, чем смерть в супе, даже если это жизнь маленького хищника.
И сытый Тибальд заснул. Как и в старые, добрые времена, когда он еще был гномом и жил в Дорфии, ему не снилось никаких снов. Все его сознание было переполнено всего двумя мыслями: «не быть съеденным, ни в коем случае не быть съеденным» и «ловить других рыб, ловить их и есть». Больше в его маленькой, но хищной головке не оставалось места ни для чего, даже для снов.
И все же, находясь под водой, в минуты, когда страх его отпускал, Тибальд мог, высунув конец рыла, разглядеть рыб, плавающих вокруг. В отличие от него все остальные рыбы были просто рыбами: они родились рыбами, рыбами росли и рыбами умирали. По крайней мере, он так думал. Да, были те, что прятались, но прятались они уверенно, как прятались всю жизнь. Если их съедали рыбы побольше, то все это было очень естественно, как всплеск воды. Если бы рыбы могли думать и говорить, они бы поведали Тибальду, что рождение и смерть так часты, как капли дождя, падающую в речку – пора бы уже к этому привыкнуть! Но Тибальд не мог с этим мириться. Какой-то безумный огонек не совсем сгинувшей надежды шевелился в нем и заставлял верить, что все еще изменится, что он дождется чуда и станет тем, кем он был. Стать тем, кем когда-то был, было пределом самый безумных мечтаний Тибальда. Прожить еще день – цель на каждый день. С каким упоением он бы снова взялся за кирку в темных пещерах Дорфии, но… Мы никогда не ценим того, что имеем!
Так потекли унылые, похожие друг на друга дни. Тибальд дрожал от страха под корягой, а когда голод становился невыносимым, молниеносно выплывал, хватал что поближе и забирался обратно.
Однажды увидев муху, он прыгнул, схватил ее и … ощутил жгучую боль в губе. Неведомая сила потянула его куда-то. Он лихорадочно работал плавниками и извивался всем телом, но тщетно. Нестерпимая боль в губе становилась все мучительнее. Тибальд понял, что приходит конец! Его резко подбросило в воздух, он начал задыхаться, увидел землю вокруг себя, до него донесся вскрик и чьи-то слова: «Да это же всего лишь малек! Мы ловим на больших, матерых рыб, а не эту мелочь!». Мгновенье, и он кубарем полетел в воду, обезумевший от боли, страха и отчаяния.