– Да нисколечко… Вот что с тобой делать, Максим? Ты не возражаешь, что я по-простому? без выканья? Годков мне много, пусть в матери тебе не гожусь.
– Нет. Вы мне тоже понравились, Дюша.
– Тоже? Не спеши. Ты меня совсем не знаешь. Как и я. Первое впечатление обманчиво. Ирэн же крупно накололась…
– Я ничего не понял в ее словах. Абсурд!
– Объяснимо. Ирэн – девушка красивая. Быстро может окрутить. И не девушка давно. Ты еще не подумал и не понял даже, а она уже…Фантазия у Ирэн богатая. Вишь, предчувствовала смерть бабы Лиды – это ж надо заливать! Что если и про ворпаней?.. Может, не было ничего, просто обидно ей возвращаться без денег, без чемодана… Она как уезжает из Утылвы, всякий раз нос задирает – дескать, пристроюсь и не вернусь! вы мне еще обзавидуетесь! И всегда возвращается. Непутевая она…
– Зато красивая.
– Этого не отнять. Запал на Ирэн? Ты же вроде женат? Предсказуемы вы, мужчины. Ладно. А про ворпаней не думай. Ирэн запросто соврет. Еще разобраться надо, где она свой чемодан потеряла.
– Дикая история приключилась. Я же там был и все видел. Видел отъезжающий в пыли черный Лэнд Ровер. Ирэн действительно испугалась.
– Она почище номера откалывала. С мужчинами. В том числе, и с женатиками. Она вас как воск лепит. Потому говорю – не думай. Завтра, если захочешь, сбегаешь к Ирэн – она тут, недалече. В одной из панелек живет. А ты захочешь, Максим.
– Ну, не приписывайте мне внезапных порывов… Вообще-то, я женат. У меня жена – Таисья. Двое детей. Квартира в центре города. Папа – профессор. Карьерные перспективы. Все в полном порядке.
– Очень хорошо. Образцовая семья. У твоей жены редкое старинное имя.
– Но ведь Ирэн – тоже звучит… интересно. Ирэн Имбрякина! Как так получилось?
– Опять Ирэн! да тьфу на нее… Если тебе все же любопытно… Их две сестры – Нифонтовых-то, а не Имбрякиных – Лариса и Иринка. Младшая – Ирэн. Родители рано умерли. Старшая тогда успела паспорт получить, а младшая школьницей была – ее и оставили под приглядом старшей жить. Из двух сестер не по годам, а по характеру первенствовала Иринка. Она – яркая, задорная, ловкая – в ней все искрит и пузырится. Как сейчас бы сказали – популярная личность. Друзей полно – не подруг, а именно друзей. Признавала только свои хотелки. Неисправима. Пример педагогического бессилия нашей школы и лично завуча Агнии Николаевны Кулыйкиной. Это Ирэн. А Лариса совершенно другая. Тихая, скромненькая – когда смущается, то краснеет до слез. До сих пор смущается – до сорока лет почти. Лариса на личико смазливей, но пользоваться своей красотой не умеет.
– И насколько я понял из прошлого разговора муж этой Ларисы…
– Покойный муж. Вениамин Имбрякин. До Ларисы был моим мужем. Мы почти родственники. Сестры по несчастью.
За такой беспорядочной болтовней неуклонно подступил вечер. Следом ночь – уже вторая ночь, если считать с начала нашей истории. С улицы в комнату проникло ощущение свежести – Максим уже попробовал его сладкий вкус в Коммуздяках. Сумерки в Утылве сгущались быстро. Дневной свет померк в Дюшиных окнах, они заполнились глубокой темной синевой – на ее фоне наружные стекла высверкивали тонким серебристым ореолом. Вечер – самое волшебное время суток. Переход от прожитого дня к предстоящей ночи – от бодрствования к покою, от разумной ясности к смутным грезам, от упрямой реальности к наваждению и утешительному обману. Люди не обходятся ни без того, ни без другого.
Волшебный переход еще не завершился. Комната сохраняла декорации нарочитой обыденности. Люстра под потолком освещала все вокруг – скатерть с ромбическим орнаментом и с засохшей лужицей варенья, пустую кружку Ирэн со следами губной помады, тарелки с остатками еды, бутылку, на дне которой еще что-то плескалось, бордовые обои, ворсистую текстуру велюра на креслах. Но электрический свет преломлялся в хрустальных стопках и не только – достигнув оконных проемов, этот свет словно натыкался на некую преграду, истончался и иссякал, не в силах проникнуть туда, в глубокие складки ночи.
А ведь так соблазнительно проверить, что там, за удивительной –
Велик соблазн, когда ночь – вовсе не ночь, а наваждение.