Сказка про наследство. Главы 1-9

Ковры и дорожки, очевидно, сняли – перед похоронами, т.е. перед наплывом людей. Максим был убежден – здесь лежали домотканые дорожки – такие даже Юлия выбросила в прошлом веке из коттеджа в Коммуздяках. Деревянный пол без половиков в своей красе – толстые старые доски, на них краска в несколько слоев, здоровые щели, торчащие ржавые шляпки гвоздей. Все вокруг выступало в процессе разрушения, и начался он задолго до сегодняшнего и даже вчерашнего дня похорон. Здесь жила странная женщина. В быту она довольствовалась минимумом – тем, что однажды получила при вселении в квартиру, с тех пор не пыталась ничего изменить. Равнодушие хозяйки вопило отовсюду. Металлические ручки. Стекло на форточке треснуло во всю длину, подоконник почти раскололся и был просто закрашен. Нет комнатных цветов – даже безыскусной герани. На стенах не висят фотографии в рамочках. Не умиляют взор самовязанные салфеточки. Мебель старая, но это не антиквариат из Елгоковского коттеджа. Максим прикинул – ширпотреб даже не двадцатилетней, а тридцатилетней давности – семидесятых годов. Полированный сервант в комплекте с платяным шкафом на высоких ножках. Крепкий пружинный диван с твердыми подлокотниками, синяя обивка демонстрировала чудеса износостойкости – была еще вполне хороша. Трюмо, занавешенное простыней. Низкий журнальный столик. Еще дверь – за ней, очевидно, вторая комната. Спальня, поскольку в дверной проем заметна спинка кровати – каркас из железной трубы. Настоящая кровать с панцирной сеткой. Синее покрывало, подушки.

Как все это отличалась от обстановки Юлии и Дюши. Образец унылого казенного жилья. Интересно, квартира приватизирована?

– Здесь располагайся. А че? Постельное чистое я принесу – простыни, пододеяльник, наволочки, даже подушку… Ты раздевайся. Скидай одежду на стул. Никого кроме тебя нет.

– Где располагаться? там?.. не по себе мне…

– Нет, на кровать не ложись. Я же понимаю. Вообще, в бабушкину спальню не ходи. Дверь закрой. Диван удобный, пружины целые. Ложись, не сомневайся. Уснешь как убитый… гм…

– Спасибо за заботу, Дюша. Как бы я без вас…

– Не за что. Отсыпайся… Утром прошу ко мне. Завтракать. Я оладушек нажарю. С холодненькой малыханской сметанкой… Ты когда встаешь? Дверь на ключ не запирай – все же замок заедает, тебе приспособиться надо. Крючок есть. Я постучу… Чужих у нас тут нет. Все свои.

Максим постарался вежливо улыбнуться. Незнакомая квартира. Тишина давила. Пахло хлоркой, с которой делали уборку. Все равно не удалось вытравить специфический запах старчества – смесь духоты, лежалых вещей, лекарств, забытости и тоски. Неистребимая смесь.

Хотя бы чисто… И что покойница? Ничего. Бабушку успели похоронить, земелькой присыпать. Жаль, конечно. Эта участь всех ждет. Зряшные надежды, что нас не коснется никогда. Неужели, Максим, тебя не касается? Человек ведь умер! А ты стоишь и пялишься! Спать здесь собрался! на бабушкином диване… Посмотрим, посмотрим, как поспишь…

– А? что вы сказали, Дюша?

– Ничегошеньки. Чудится тебе… Ладно, я за бельем.

Хлопнула входная дверь. Максим прислушался для порядка – тихо и глухо как в танке. То есть, в квартире он был один. В безопасности. Но если что почудится? а чудиться, блазниться начало еще в Коммуздяках, но тогда значение не придалось смутным чувствам. И сейчас лучше не потворствовать, не то, к примеру, в дальнем углу коридора тень загустеет в немалую кучу и шевельнется, а если издаст урчащие звуки… Вот куда это может завести? Предыдущей ночью Максим почти не спал. Слушал Юлию. Только сейчас понял, что утомился – не железный ведь он.

Бабушкин диван оказался очень удобным – жестким, как Максим любил. Постланное белье чистое, холодное, хрусткое. Максим разделся до футболки и трусов и полез по одеяло. Все, все! Теперь спать… И сон надавил веки – под ними глазные яблоки крутанулись зрачками вверх. Через минуту Максим провалился куда-то глубоко – но не в нору же ворпаней на Шайтан-горе. Усталое тело не сопротивлялось – все летело и летело вниз. Сколько-то времени – полет нормальный. То ли еще будет…

Вдруг откуда ни возьмись, зазвучал тихий, очень спокойный голос. Он не мешал спать, являясь частью самого сна. Максим принужден слушать – и отвечать.

– Ты хочешь услышать о нем? Вправду хочешь, Макс? Ну, удивил. Меньше знаешь – крепче спишь… Зачем? Твоя жизнь – только твоя. Человеческая память коротка. Мы забываем даже тех, кого знали по именам, а уж прочие люди сливаются в серую безликую массу и служат фоном.

– Мне назвали его имя. Гранит Решов! И он теперь не фон!

– Я любила сестру, а этого… этого..

– Кого же, Юлия? Ну, скажите!