– Помню, помню. Мы присутствовали. Получилось эффектно. Агния в черном платье – почти в трауре; только кружева на вороте и на рукавах выбивались из стиля – желтые какие-то кружева, полинялые – а спороть их она не догадалась… Тесновато платье выглядело… Сама на каблуках, голова как большой шар – в тот раз она из своих белых волос соорудила боевой начес – стояли как проволочный шлем. Что-то она говорила, затем мы словно по рефлексу какому-то хлопать начали – Агния с эдаким суровым укором сказала НЕ НАДО ХЛОПАТЬ – и все почему-то смутились… В тот день учителя уроки отменили – все, кроме Лидии Грицановны, которая как ни в чем не бывало раскрыла нам тему Базарова, и не делала торжественное лицо, и в черное не рядилась…
– Неблагонадежная, значит, была наша баба Лида…
– Какая неблагонадежная? Здешняя она была – нашенская. Среди тылков. Но какие-то вещи ее никогда не волновали. Начхать ей было.
– Зато теперь несладко Агнии. Подружка умерла, а сама… Поют ведь –
– Теперь вынуждена терпеть от невестки, зависеть от нее.
– Сама выбирала для ненаглядного сыночка. Умная больно и заслуженная…
– Мы все такими умными будем – когда состаримся. И ты тоже! Наревемся тогда…
– Да как же она померла? баба Лида?
– Как-как…Как обыкновенно помирают. Годков-то – седьмой десяток пошел. Если она не жаловалась, то и не болела? Хотя по докторам не ходила и таблетки не любила. Лечилась народными способами. Дед Мобутя персонально для нее собирал травы, коренья. Сбор заварит от всех хвороб – и помогало. А скорее больше помогало, что злости она ни на кого не держала – душа у нее легкая, ласковая, терпеливая. Это каждый тылок скажет. Она для всех нас – как бабушка…
– Мда… Своих же детей и внуков нет. Погоди, про брата-то выяснилось?
– Людка Кулыйкина этого мифического брата как огня боится – объявится и уведет наследство из-под носа. Потому Людка и кинулась убираться в квартире. Предлог лишь…
– Нашла чего?
– Людка простую речь заводит – что старушка одинока и другой родни, кроме Кулыйкиных, у нее нет. Думаю, что удавится она – или брата бабы Лиды удавит, если он потребует долю в наследстве. Ждите представления!
– Но не на похоронах же… У каждого своя судьба… Отмучилась старушка…
– Сдается, бабе Лиде и помирать не страшно было. Сказывали, что только тихая она стала – как в себя погруженная…
– Человек перед концом внутрь смотрит – в свою душу. С дивором прощается. Один остается – никого рядом. Каждый сам переживает, осмысливает, сожалеет… А суета, крики, приставания, плач ни к чему – тихо должно быть… Вот и баба Лида недели за две перестала во двор выходить, не сидела на общей лавочке. Соседи интересовались, не нужно ли ей чего, а она с улыбкой отвечала, что ничего не нужно. Пока соседи не заподозрили, что гости ее тяготят, а она в покое хочет побыть. Условились тогда, что пусть Машутка ходит – любимица бабы Лиды. Пролежала бабушка пять дней – неделю почти, больше дремала, и дыхания ее не слышно…
– Машутка к ней накануне вечером прибегала, ничего страшного не заметила. Баба Лида опять не встала – сказала, что полежит. Машутка ей суп в кастрюльке принесла, булку, чайник вскипятила, поставила еду на табуретку перед кроватью. Долго сидеть девчонка не стала – ведь как всегда было. И впрямь обыкновенно – только Машутка после жаловалась, что кот бабы Лиды – к ней всегда ласковый – в тот раз ни с того, ни с сего кинулся и руки расцарапал.
– Испугалась Машутка? Она же еще ребенок.
– Ей уже четырнадцать. По прежним временам замуж выдавали… Что? испугалась? Нет, говорит, не испугалась. Потому как уверена, что баба Лида ее любит и даже мертвая ничего плохого не причинит. Ну, это Машутка болтает – поди приукрашивает… А на самом деле, пришла на утро и вдруг сразу ощутила – тишина давит, кроме нее ни одной живой души нет, а старушка на постели мертвая лежит. Тут Машутка вскинулась и закричала. А еще Кефирчик словно обезумел – расцарапал ее. На крик сбежались соседи и обнаружили… Девчонка быстро успокоилась, страх улегся. После еще приходила с матерью и сестрами – квартиру прибирать, мыть, делать приготовления к похоронам…
– Кошачьи царапина долго заживают… Животина чувствует. И Кефирчик чувствовал, что хозяйка его кончается… Где он кстати?
– Кто – он?
– Да кот! Где Кефирчик? Кто его за эти дни видел?
– Кефирчика мудрено не заметить. Один такой в Утылве – и вообще, один на целый свет. Феноменальный котяра. Важный-преважный и просто агромаднейший – если передние и задние лапы растянуть, то метр выйдет? очень даже выйдет. Тигр, истинный тигр! Шерсть у него шелковая, длинная, волнистая – как руно – только кошачье. Днем Кефирчик белоснежный, а ночью серебром отливает. Пушистый хвостище – для воротника достаточно. Розовый нос и глаза голубые, прозрачные как вода в Кляне. Царская порода.
– Вот он по-царски к бабе Лиде снисходил. Словно одолжение делал, когда лакал молоко из ее миски или возлежал на диване как на троне.