Сказка про наследство. Главы 1-9

– На кровати Кефирчик любил устраиваться – под кружевными накидками. Баба Лида не сгоняла. С Кефирчиком у нее дружба была – странно, надо сказать. Но при всех своих спесивых повадках кот не пакостил ей. Хозяйка умерла, а он в бега подался. Жалко, если пропадет.

– Это кто пропадет? Котяра? Он когтями камень оцарапает – настолько крепкие у него когти. Наверняка уже соседских куриц не досчитались. Пошел разбойничать! По ночам окна закрывайте – он и наверх залезет. Как? да по дереву.

****

Как было заранее условлено, гроб с телом покойницы привезли к десяти утра. Старый уазик местного бизнесмена Николая Рванова – темно-зеленая буханка – въехал во двор и остановился перед подъездом бабы Лиды.

Женщины поволновались:

– Будут заносить в дом иль нет?.. Нет, не будут…

Дверцы распахнулись. Мужчины – сам Николай Рванов и его сын Серега, Килька Кулыйкин с местным дурачком Костяней Авдониным – вытащили гроб и поставили на приготовленные табуреты. Крышку сняли. Покойница лежала в гробу маленькая, будто ссохшаяся – а ведь при жизни Лидия Грицановна всегда была «в теле», но уже к старости это как-то сошло, растворилось, и одежда стала виснуть бесформенным балахоном. Лицо под надвинутым платком уже обрело восковую бледность, трагичные черты замерзли и тоже словно уменьшились – теперь это было просто мертвое лицо, а они, лица-то, у мертвых похожи. Опасно выступающий нос, прозрачные веки утонули в глубоких глазницах, губы совершенно потерялись в блеклой полоске. Чужое, незнакомое выражение, которого уже не понять. Главное, что жизнь покинула бабушкино тело навсегда. Покойница больше ничего не увидит и не услышит. Для нее все кончено – и даже нынешний день не важен. Похороны не для мертвых – они для живых.

Серьезные тылки столпились у гроба, пытливо смотрели, и кое-кто тихо ахал – где прежняя добрая усмешливость и мягкость на лице бабы Лиды? Морщинки лучики не побегут больше от круглых темных глаз, веки бестрепетны, волосы, вылезшие из-под платка, как сухая пакля. Это было не лицо, а маска знакомого человека – когда-то живого, искреннего, теплого. Скорбное чувство давило на плечи всех. На проводы собралась толпа – и никакие другие события (будь то выдача после многомесячной задержки зарплаты на тылвинском заводе, торжественная коронация нового правителя всея Руси в Москве, падение метеорита или даже появление корабля инопланетян) не помешали бы тылкам участвовать в прощальном ритуале. Утылва поистине понесла тяжелую утрату.

И вот что странно, погода в день похорон выдалась великолепная, теплая, обманчиво-ласковая. Степное лето ожидалось на подходе. Однако за ярким цветением ощущалось нечто – непривычное, непонятное и даже чуждое. И похороны тоже вызывали тревожное чувство. В Кашкуке теперь хоронили часто, старики уходили друг за другом, но так устроена жизнь, что смерть является ее итоговой частью. Все мы когда-нибудь умрем. Баба Лида достигла преклонных лет – ее уход предсказуем. Но тылки тревожным образом чувствовали, что нет – это не просто похороны, не кончина одного человека. Ах, вернее, да – умерла старая учительница, и все неуловимо изменилось – словно реальную картину мира заменило его отражение в дивьем зеркале – вроде то же самое, да не то…

В подтверждение смутных страхов в голубом небе – как раз над головами тылков – завис солнечный диск, и он приобрел какой-то странный густо-красный цвет – словно тень упала на него (но ведь такое невероятно – на солнце не бывает тени), или поднялась пыльная завеса (но с утра везде чисто и безветренно). Диск – это знак. И еще настигла общая тишина – гулкая, тяжелая. Стих шум от автомобилей на Проспекте Космонавтов, куда-то подевался бессвязный птичий гомон, умолкнул шелест листьев, не хрустела земля под ногами. Даже собачий лай оборвался, не напоминали о своем существовании другие живые существа – не жужжали назойливые мухи, не зудела мошкара, сгинули даже тонкие монотонные звуки от вибрирующих стрекозиных крылышек. Ничего не осталось. Лишь иррациональная тревога. И пустота оттого, что кто-то уходил навсегда. И этот кто-то очень дорог и близок тылкам.