Сказка про наследство. Главы 1-9

Кладбище в Утылве всегда было одно – единственное, и стояло там, где испокон веку определено ему стоять. С северной стороны – в ложбине, не доходя до брошенного поселка гравийного карьера. К счастью (если здесь уместен подобный термин), карьер забросили до того, как успели окончательно раздолбать и изгадить окрестности. Место вновь стало тихим – кроме как на кладбище, ходить сюда было незачем. Кладбище доныне сохраняло старинный сельский облик. Царила полная анархия, что отвечала душевному настрою тылков. В траве кресты, советские памятники из нержавейки, увенчанные пятиконечными звездами, современные гранитные надгробья. Между могилами беспорядочно протоптаны тропки – идти только друг за другом. Старые могилы, оказавшиеся бесхозными, не трогали – будь это холмик или остатки ограды, камни – всегда бережно обходили. Новые захоронения делали только на свободном месте – благо степь кругом без конца и края. Допускалось потеснить лишь родственников, дабы члены одной семьи лежали вместе. Тылвинское кладбище раскинулось широко. Зимой кресты и надгробия засыпало снегом, в засушливое лето выгорала вся зелень. Никакой даже минимальной планировки, никаких примет благоустройства. Нет должного учета захоронений. Раньше это никого не заботило – кого учитывать-то? Сколько сменилось поколений – столько и смертей (а сколько же??). Человек умирал, его душа (дивор) покидала тело – и дальше кого-то должна интересовать судьба его бренных останков? Кого? ах, родственников! За могилами ухаживали исключительно родственники – это их долг. Например, у Кулыйкиных сегодня добавилась еще одна могилка для присмотра и обихаживания. Если перечислять всю родню, что здесь покоится – Калина Чиросвий, две его внучки – Божана и Фаина, муж Фаины – Антон Кулыйкин, теперь вот баба Лида. Да, жизнь – это череда потерь. Ты думаешь, что живешь, а на самом деле приближаешься к смерти…

Эдак можно философствовать бесконечно. Однако события подгоняют. На кладбище неожиданностей не случилось. Гроб опустили в приготовленную могилу. Затем Килька Кулыйкин вместе с Костяней и молодым Рвановым взялись за лопаты. По крышке гроба застучали комья земли. Теперь, действительно, все.

*****

После похорон тем же путем вернулись обратно – к дому покойницы на улице Коммунальной. Вымотались – как морально, так и физически. Пусть не копали могилу в крепкой земле, смозолив руки до крови, и не тащили гроб на своих плечах всю дорогу. Не топали пехом до кладбища. Но каждый из тылков переживал печальный обряд каждой клеточкой своего тела и каждой стрункой души. Какой вихрь мыслей пронесся в головах, какие чувства сменялись бурным потоком! За несколько часов успевали свершиться многократные падения на самое дно отчаяния и попытки вылезти оттуда – ухватиться за доводы рассудка. И сейчас, ступив на твердое основание во дворе бабы Лиды, тылки едва волочили ноги. Плакать не было больше сил.

Столы для поминок накрыли на улице. Один стол со стульями позаимствовали с кухни покойницы, другой мебелью поделились соседи. Заранее знали, что на похороны соберется толпа народа – по обычаю всех надо накормить. Разостлали скатерти, разложили тарелки, стаканы, ложки. Все как положено. Чтобы от людей не было стыдно. Только усевшись, люди поняли, как проголодались. Поначалу тишину нарушали лишь механические звуки – стук ложек, звон стаканов, бульканье бесцветной горячительной жидкости из бутылок. После первого прилива сытости люди малость расслабились, разомкнули уста – кашель, хмыканье, краткие, как бы прощупывающие фразы, затем уже речи полились живей и пространней. Про что говорили тылки? Про все, кроме сегодняшнего события. За каждым столом собралась отдельная группа – и нашлась отдельная тема для разговора.

Тылвинские дедушки вытерли губы. Их бабушки вступили в бой.

– Чегой-то в дом не занесли – в последний раз.

– Ну, не занесли – и не занесли. Похоронили уже. Успокойтесь.

– В гробу она лежала в кофточке. Старинная и на вид вроде белая, а на самом деле желтая, и кружево на честном слове держится. Кофточка, наверное, еще советская. Не могли лучше найти?

– Покойнице все равно. Это вы глядите – глаза себе намозолили. Сначала синий чайник – теперь вот кофта.

– Ну, да, кофта долгонько в шкафу пролежала – решето…

– И как вам не стыдно, женщины. Неправда это. Лучшая кофта – я сама выбирала из того, что у бабы Лиды есть… было…

– Верно, Людка, было. Или неверно. Было и получше. Голубая блузка, и крой у нее интересный – с плотным воротом и присборенными по краю рукавами, с резными деревянными пуговицами. Блузку бабушка берегла – она сновья сохранилась. Скоро мы тебя в блузке увидим? А пуховая шаль где?

– За что же? О, Господи!

– Агнюшка дорогая, выглядишь не очень. На кладбище не ездила? подружку не проводила?

– Не могу я…

– А что так? Всех на автобусе возили. Мэр наш Сережка Колесников организовал. Хоть здесь ушами не прохлопал. Правда, речь произносил Васыр. Молодежь не постигает, что старики – тоже люди… Сережке стыдно, небось…