Дверь в дальнюю комнату скрипнула и отворилась. Леся стояла на пороге. Девушка не эффектной стати – грудь не так высока, осанка не хороша (врожденный сколиоз, и ногу малость подволакивала), талия не тонка, бедра не круты. Простушка – мягкая шатеночка с напряженным лицом и уклончивым взглядом. Наряд сменила – неизменное платье ляпистой расцветки (желтые горошины, зеленые стручки на синей клетке) на просторный ситцевый затрапез. Выглядела мило, тепло, по-домашнему. Дэн потянулся было к ней.
– Лесь, я хочу… – рука почти коснулась ее плеча, но вдруг замерла в воздухе.
Девушка, очевидно, подслушивала за дверью. Как всегда (или сегодня даже особенно), испугана. И будучи застигнутой на месте, резко отпрянула. Дэна это не поколебало бы – мужчины Сатаровы, выбирая себе женщин, умели настоять на своем выборе. Но выбрал-то он не кого-нибудь, а тыловку! уроженку сказочного Пятигорья. И самонадеянно думал, что решит все сложности, устранит все препятствия. Ан нет… Собственно, чего ждал-то? счастливый конец?
Обстановка окружала самая обыкновенная. Бедненько, но чистенько. Обитые вельветом диван-ракушка и пара ракушечих кресел по бокам (пик популярности такого набора случился в девяностые годы) занимали добрую половину комнаты. Стеклянный столик на витых металлических ножках, стулья. На тумбочке у окна цветной телевизор «Витязь». Ничего примечательного. Как бы все так – и одновременно не так. Дэн не сразу понял – не расслышал чье-то мерзкое хихиканье (не автора!), не поверил глазам. У комнатной мебели твердые очертания оказались зыбкими, и пошли изгибаться под странными углами, образуя некую иную реальность, в которой прежние предметы вдруг обернулись своими отражениями. Что за чертовщина? где тут, вообще, отражаться? Ах, вот где – в темном экране телевизора как в зеркале. Это зеркало вдруг блеснуло таинственной гранью и поменяло местами две стороны реальности – нашу и зазеркалье. Излюбленный фокус Пятигорья. Дэн поежился, но к счастью, нашел свой интерес – невысокую девичью фигурку на фоне дверного проема. Вернее, Леся стояла уже на шаг от двери. Выражение ее глаз завораживало.
Да пустое! Что странного могло происходить в залитой дневным светом квартире Кулыйкиных? Все на своих местах – без перемен, тем более фокусов. Обманчивы эти странные фокусы с фантастическим
Заметили, в нашей истории постоянно вылезает это – «или». Нет запрограммированной последовательности событий. Кроме одной – все должно закончиться хорошо. Таково желание автора. Ну, может ведь автор пожелать?! Мы все чего-нибудь желаем.
Что пожелала Леся тогда, осталось ее тайной. Может, даже не успела пожелать. Наследник олигарха был чересчур уверен. Словно девушка уже принадлежала ему, и он пришел за своим как хозяин. Вмиг зеркало поменялось – отразило, что Сатаровы здесь, в Пятигорье, не хозяева. Каждая из сестер Кулыйкиных (кроме невосприимчивой Машутки), столкнувшись с Варварой, как бы кое-что получила – частицу колдовского дара. Наибольшая порция ядкиного яда досталась Лесе – ведь она трогала синий дивор, носила его с собой. И сейчас словно чья-то ловкая рука (с вишневым маникюром?) смыла краски с девичьего лица. Леся (как прежде, синей ядкиной ночью) чуть не уподобилась призраку – слишком легко у нее совершился переход. Кожа побледнела мертвенно, и синие тени сгустились в глазницах, малокровные губы сжались в ниточку. И пальчики, что непосредственно контактировали с ведьминым дивором – Леся инстинктивно старалась их прятать. Внутренний надлом преобразил обыкновенный облик. Уже не кашкукская простушка. В мягком халатике, в уютной домашней обстановке Леся смотрелась не меньше королевишной, чем Танька Веселкина на Негоди в день приезда Сатаровых. Холодная, горькая недотрога. Одним взглядом «заморозила» парня. Вот они – юные тыловки! Их хотят осчастливить, а они ранят в сердце (если оно есть).
– Я… не хотел ничего дурного… – потерялся Дэн.
– Не хотел? – переспросил с дивана раненый корыльбун. – А зачем тогда приперся? Все, парень. Уходи. Дочка моя – не вещь, не каприз… Вишь, как напугал… гм… так, что сам напугался…
Выводив незваного гостя, Людмила вздохнула.
– Ох, ты, старый дурень… Своими руками счастье дочери изничтожил…
– Знать бы еще, в чем оно – счастье…