Сказка сказок, или Забава для малых ребят

Поистине великую мудрость имеет пословица: «Криво видим, да напрямую судим», но весьма трудно извлечь из нее пользу, ибо редкое людское суждение бьет точно по шляпке гвоздя. Увы, в море человеческих дел забрасывают удочки своих суждений по большей части пресноводные рыбаки, умеющие выловить разве что краба. И кто думает, что способен точнее иных мерить все, чего касается его мысль, тот лишь чаще ошибается. Отсюда и выходит, что все попадают впросак, все трудятся вслепую, все мыслят вкривь и вкось, все делают лишь бы как, все рассуждают словно дети, пускающие юлу, и в большинстве случаев, падая, как на льду, в своих нелепых решениях, затем раскаиваются. Так случилось и с королем Фратта Омброса, о делах которого вы услышите, если колокольчиком любезности вызовете меня из приемной скромности, чтобы дать мне небольшую аудиенцию.

Итак, рассказывают, что жил некогда Миллуччо, король Фратта Омброса, который так безумно любил охоту, что забрасывал в дальний угол самые важные государственные и домашние дела ради того, чтобы гнаться по следу зайца или целиться в дрозда на лету. И долго он предавался таким занятиям, пока однажды судьба не привела его в некий лес, который построил эскадрон зарослей и деревьев столь плотно, что через него не могла пробиться кавалерия Солнца. И в этом лесу на прекрасном мраморном камне король нашел только что убитого ворона.

Взглянув на свежую кровь, брызнувшую на чистую белизну камня, он глубоко вздохнул и произнес: «О Небо, почему нет у меня жены, которая была бы кровью с молоком — как эти капли на мраморе, и имела бы волосы и брови черные, как перо этого ворона?» И так ушел он с головой в эту мысль, будто взялся разыгрывать «Двух близнецов»[518] с этим камнем, и уже сам казался мраморной статуей, охваченной любовью к другому мрамору. Вбив себе в голову эту отчаянную прихоть, питая ее молочным рожком вожделения, он за малое время вырастил ее из зубочистки — в жердь, из фиги — в индейскую тыкву, из спиртовой горелки брадобрея — в печь стеклодува, из карлика — в гиганта, так что ни о чем другом не думал, как об измышленном образе, который отныне был инкрустирован в его сердце так же прочно, как камень в камне. Куда ни обращал он глаза, везде находил тот облик, что носил в груди, забыв обо всем остальном, и ничего в голове не имел, кроме этого мрамора, постепенно истачиваясь на этом точильном камне, который стал для него жерновом, моловшим его жизнь, порфиром, перетиравшим краски его дней, огнивом, зажигавшим трут его души, магнитом, всегда тянувшим его за собой, и, наконец, камнем в почках, не оставлявшим ему ни минуты покоя.

Дошло до того, что Йеннарьелло, брат короля, видя, как он побледнел и высох, спросил: «Братец, что с тобой происходит? Почему в твоих глазах поселилась скорбь и отчаяние укрылось под поникшим знаменем твоего лица? Что случилось? Скажи, открой душу брату! Угар от углей в закрытой комнате убивает человека; гора, когда под нее подложили пороховой заряд, взлетает на воздух; чесоточный клещ, попавший в вену, отравляет кровь; газы, сдерживаемые внутри тела, производят метеоризмы и колики: раскрой же рот и выскажи, что с тобой; во всяком случае можешь быть уверен, что, имей я и тысячу жизней, я все их готов поставить на кон, лишь бы тебе помочь».

Миллуччо, пережевывая слова вкупе с воздыханиями, поблагодарил брата за столь великую любовь, говоря, что никогда не сомневался в ней, но что его болезнь не имеет лекарства, ибо происходит от камня, на котором он посеял желания без надежды на плоды, от камня, на котором он не надеялся вырастить даже гриба радости, от Сизифова камня, поднимаемого на гору мечтаний, который на вершине — кувырк! — скатывается вниз. Но в конце концов, после тысячи уговоров, он поведал брату, что ему приходится терпеть из-за любви к придуманному им облику.