Сказка сказок, или Забава для малых ребят

Кто слишком сильно натянет, тот разорвет; кто накликает на себя беду, к тому приходят многие беды и злоключения; если кто, разгуливая по краю пропасти, упадет вниз, виноват только он сам, — как услышите вы о том, что случилось с одной женщиной, которая, презирая короны и скипетры, дошла до убожества конюшни. Впрочем, Небо, посылая нам шишки на голову, одновременно с ними посылает и пластыри, и всякое его наказание соединено с милостью, и, даже нанося нам заслуженный удар розгой, оно не оставляет нас и без кусочка пирога.

Говорят, что жил в некое время король Сурко Луонго, у которого была дочь по имени Чинциелла, прекрасная, как Луна; но противовесом к каждой драхме ее красоты была целая либра[526] гордости, ибо она вовсе никого не почитала; и бедному отцу, мечтавшему выдать ее замуж, никак не удавалось подыскать ей мужа, который своим нравом и положением был бы ей угоден.

Среди многих знатных молодых людей, приходивших просить ее руки, был король Белло Пайесе[527], который не упускал ничего, чтобы завоевать ответные чувства Чинциеллы. Но чем более добрым весом отвешивал он ей в своем служении, тем более скудной мерой она ему отмеривала; чем больше привилегий он предоставлял ей на рынке своего расположения, тем скупее она отвечала его желанию; чем щедрее он был душой, тем скупее становилась она сердцем. Так что не было дня, чтобы бедняга не говорил ей: «Когда, наконец, о жестокая, после стольких дынь надежды, оказавшихся пресными как тыква, я получу хоть одну сладкую? Когда, о злая псица, улягутся бури твоего бессердечия, и я смогу с благоприятным ветром направить руль надежд в твою прекрасную гавань? Когда после приступов заклинания и мольбы, я смогу водрузить флаг моего любовного желания на стенах твоей прекрасной крепости?»

Но все слова летели на ветер. Притом что красота ее глаз была способна пронзить камень, у нее будто вовсе не было ушей слышать того, кто стонал от любовной раны; напротив, она смотрела на него с таким ожесточением, будто он вырубил у нее виноградник. И бедный молодой человек, видя упрямство Чинциеллы, обращавшей на него столько же внимания, сколько тот, кого не называют по имени[528], на заклинателей, покинул двор ее отца, унеся с собой свои богатства со словами негодования: «Я выхожу из игры Амура!»[529] И торжественно поклялся заставить эту черную сарацинскую душу горько пожалеть о том, что она его столь жестоко терзала.

Вернувшись домой из той страны, он отпустил длинную бороду, а через несколько месяцев, не знаю чем вымазав лицо, в одежде крестьянина вернулся в Сурко Луонго и, подкупив кого нужно, получил место королевского садовника. Со всяческим усердием трудясь в саду, в один прекрасный день он положил на траве под окнами Чинциеллы корсет, достойный императрицы, весь расшитый золотом и бриллиантами. Придворные девушки, увидев корсет, сразу сообщили о нем своей госпоже, которая велела спросить у садовника, не продаст ли он его. Садовник ответил, что он не торговец галантереей и не старьевщик, но рад будет подарить его принцессе, если она разрешит ему провести одну ночь в зале на ее половине дома.

Придворные девушки, передавая его просьбу Чинциелле, сказали: «Что вы потеряете, госпожа, если дадите садовнику один раз переночевать в зале? Зато у вас будет эта вещица, поистине достойная королевы». Чинциелла, проглотив этот крючок с наживкой, которой можно было и не такую рыбу выловить, согласилась и получила корсет, предоставив садовнику удовольствие, какого он просил.

На следующее утро на том месте лежала юбка, столь же великолепной работы, что и корсет; и, увидев ее, Чинциелла послала спросить садовника, за сколько он ее продаст. Садовник ответил, что юбка не продается, но он ее охотно подарит, если она позволит ему переночевать в передней ее покоя. И Чинциелла, чтобы иметь к корсету и юбку, повелела впустить его и дать ему провести ночь, где ему хотелось.