Сказка сказок, или Забава для малых ребят

Но поскольку хрусталь был волшебный, раны оказались столь тяжкими, что не могли помочь принцу человеческие врачевания. И король, видя, что его состояние безнадежно, объявил указ: кто найдет снадобье, способное исцелить его сына, если будет женщина, то выйдет за него замуж, а если мужчина — получит полкоролевства.

Услышав об этом, Нелла, которая была готова и умереть вместо принца, вымазала лицо черным, переоделась так, что нельзя было ее узнать, и втайне от сестер ушла из дому, желая увидеть любимого, пока он еще жив. Но — поскольку золотые шары Солнца, которыми оно играло на полях Неба, уже закатились в лунку на западной стороне — застала ее ночь в лесу поблизости от жилища орка; и девушка, чтобы избежать опасности, забралась на дерево.

А в это время орк и его жена сидели за столом, оставив окно открытым, чтобы ужинать в прохладе. И когда кончили опустошать стаканы и опорожнять кружки, принялись болтать о том о сем, а Нелла, что тихо сидела неподалеку — как от ока и до ока, слышала все, что они говорили.

И между прочим, орка спрашивает мужа: «Мохнатенький мой, что от людей слыхать? Что про этот свет народ говорит?» А он отвечает: «Да считай, ничего нет хорошего, все делается наперекосяк да через задницу». — «Да что же делается-то?» — «Если много буду тебе про эти паскудства рассказывать, у тебя глаза на лоб вылезут и обратно не встанут. А так, вкратце, — шутов награждают, подлецов почитают, трусов да бездельников в пример ставят, убийц прославляют, мошенников покрывают[182], а добрых людей ни во что держат. Столько таких историй знаю, что подохнуть впору. А тебе расскажу только одну, что приключилась недавно с сыном короля, который устроил себе хрустальную галерею — бегать нагишом к одной красивой бабенке. И не знаю, кому надо было этот ход разбить; так что он весь до того изрезался, что, пока все дырки в нем залепишь, душа вон вытечет. И хоть король огласил в народе указ с великими посулами тому, кто его излечит, но все зря; только ходит и в зубах ковыряет, а лучше бы сыну саван готовил, а себе одежду черную шил».

Нелла, слыша, какова причина несчастия с ее любимым, плакала беззвучно и говорила про себя: «Кто же эта проклятая душа, разбившая ход, которым спешил ко мне птенчик мой ненаглядный? Зачем разрушила она путь, которым прилетало ко мне дыханье мое?»

Но поскольку орка продолжала разговор, Нелла замерла и снова прислушалась, чтобы не пропустить ни слова. А та говорит мужу: «Да может ли такое быть, что вовсе потерян белый свет для этого бедняги, что уж нельзя найти средства в его несчастье? Тогда пускай вся эта медицина бросится в печку! Пускай все эти врачи удавятся одной веревкой! Пускай Гален и Месуэ[183] вернут деньги ученикам, раз не научили их способу вернуть здоровье этому принцу!» — «Послушай, девочка моя, — отвечал орк. — Не обязаны врачи знать такое лекарство, которого в целом свете нет. Это тебе не колика, чтобы лечить ее ванной с маслом, не лихорадка, что прогоняют лекарствами и диетой, не обычная рана, где годятся пластырь из конопли и зверобой; потому что хрусталь волшебный и силу имеет такую, как луковый сок на острие стрелы, который рану неисцелимой делает. Только одна есть вещь на свете, что может ему жизнь спасти; но не спрашивай какая, ибо слишком дорогая». — «Скажи какая, скажи, клыкастенький мой, — стала уговаривать его орка. — Скажи, не дай мне умереть от нетерпения!» И орк отвечает: «Я тебе скажу, если поклянешься не выдавать ни одной живой душе, ибо то будет погибель нашего дома и всей нашей жизни». — «Не сомневайся, любезный мой муженек. Скорее увидят свинью с рогами, макаку с хвостом и крота с глазами, чем я про это хоть слово пророню».

И после того как она поклялась, положив одну руку на другую, орк ей рассказал: «Знай, что ни под небесами, ни на лице земли нет никакого средства, что спасло бы принцу жизнь, кроме одного. И средство это — наше сало: если смазать им раны, только тогда и останется в своем дому душа, которая уже собралась выносить пожитки на улицу».

Услышав эти речи, Нелла, как говорится, дала время времени: дождалась, пока орки вдоволь наговорятся, а потом потихоньку слезла с дерева и, собравшись с духом, стала колотить в двери орка и причитать: «Ох, господа мои благородные орки, сжальтесь, подайте милостыньку, явите малый знак сострадания и крупицу милосердия к бедной и убогой нищенке. Злой судьбиной сокрушенную, на чужбину заброшенную, от всякой помощи обнаженную, застала ее ночь в чаще лесной; не дайте с голоду помереть!»

И — бух-бух-бух — в двери кулаком.

Орка, которую скоро утомил этот зуд в висках, хотела уже бросить ей полхлеба и отослать прочь; но орк, что был охоч до крови христианской больше, чем щегол до орехов, медведь до меда, кошка до рыбы, овца до соли и осел до отрубей, сказал жене: «Впусти эту убогую; ведь если заснет в лесу, как бы волк ее не разорвал». Жена отворила дверь перед странницей, и орк, в своем мохнатом милосердии, уже мечтал, как разрежет ее на лакомые кусочки.