Сказка сказок, или Забава для малых ребят

Была некогда беременна одна женщина, которую звали Паскадоция. Однажды, выглянув в окно, что выходило в огород одной орки, она увидела прекрасную грядку петрушки, и пришло ей такое сильное желание ее попробовать, что готова она была и чувств лишиться. И не в силах устоять, дождалась, пока орка уйдет, проскочила в огород и сорвала пучок. Но вот вернулась орка и, набирая петрушку для зеленого соуса[175], поняла, что прежде нее на грядке кто-то побывал. И сказала: «Пусть я шею себе сверну, но загребущую руку схвачу! И не только она у меня горько пожалеет, но и на всю жизнь запомнит: из своей миски ешь, а чужие котлы не облизывай!»

Но бедная женщина продолжала тайком бегать к ней в огород; и наконец в одно утро орка поймала ее с криком ярости: «Попалась, воровка разэдакая! Теперь скажи, коль хватило у тебя ума воровать, чем расплатишься за то, что паслась у меня в огороде? Думаешь, пошлю тебя в Рим на покаяние? Нет уж, дудки!»

Бедная Паскадоция стала просить прощения, уверяя, что не демон прожорливости и жадности соблазнил ее на такой грех, но, будучи беременной, она боялась, что, коль не поест петрушки, как бы у ребенка на лице не вылезли веснушки. И что орка тоже должна ей быть благодарна, ибо, как говорится, кто не даст беременной поесть, что хочет, тому ячмень на оба глаза вскочит[176]. «Не девочка я, чтоб меня языком уболтать, — ответила орка. — И не думай, что подцепишь меня на крючок твоими словами. Считай, что выполола ты до конца грядку своей жизни, если не поклянешься отдать мне ребенка, которого ждешь, мальчика или девочку, кто будет». Несчастная Паскадоция, не зная, где искать спасения от этой беды, поклялась ей, положив одну руку на другую[177]. Только тогда орка ее отпустила.

И вот, когда настало ей время родить, она произвела на свет девочку, пригожую, точно камешек самоцветный, и назвала ее Петрушечкой, ибо с того дня носила всегда на груди маленький пучок петрушки. И росла Петрушечка не по дням, а по часам, а с семи лет стала ходить к мастерице учиться грамоте. И каждый раз, как на улице встречала орку, та ей говорила: «Скажи своей матери, пусть помнит о своем обещании; а я-то ничего не забыла». И так часто она повторяла, что бедная мать, не в силах более выносить эту музыку, сказала в сердцах: «Если в другой раз встретишь ту старуху и она снова спросит про это проклятое обещание, скажи ей: на, возьми». И вот Петрушечка, ни о чем не догадываясь, снова встретила орку; и, как только орка повторила обычные слова, она невинным образом ответила, как научила мать. Тут же орка ухватила ее за волосы и уволокла в лес — куда Солнце не заводило коней, чтобы не платить Тьме за наем этого пастбища, — и здесь заточила ее в башне, которая выросла по одному ее мановению без дверей, без лестниц, с одним только окошком наверху. И в это окошко Петрушечка опускала свои длинные-предлинные золотые волосы, а орка забиралась и спускалась по ним, будто корабельный юнга по вантам мачты.

Однажды случилось орке уйти далеко от башни, а Петрушечка выглянула в окошко, распустив свои прекрасные косы. И сын одного князя, проходя мимо, увидел эти два спадавших по стене золотых знамени, что призывали любую душу немедленно записаться в войско Амура, а посреди этих драгоценных волн обнаружил личико Сирены, способное околдовать любое сердце. И, безмерно увлекшись этой красотой, сначала послал ей меморандум вздохов, но вскоре направил требование сдать замок на его милость.

Переговоры шли весьма успешно, ибо юный князь получал кивки головой за воздушные поцелуи, жаркий блеск очей за реверансы, признательность за подарки, надежды взамен обещаний и слова нежности в ответ на многоречивые признания. И это длилось в течение многих дней, пока они настолько привыкли друг к другу, что договорились и о встрече. Приближалась ночь — время, когда Луна играет со звездами в «немого воробья», — и Петрушечка дала орке сонного снадобья, чтобы юный князь мог беспрепятственно подняться наверх по золотым волосам возлюбленной.

Настал условленный час, князь подошел к башне, свистнул, и Петрушечка опустила свои косы, а он сказал ей: «Поднимай». Поднятый в окошко, он спрыгнул в комнату и устроил маленькую пирушку с этой петрушкой из соуса Любви, а потом — прежде чем Солнце обучило своих коней проскакивать через обруч Зодиака — спустился по той же золотой лестнице и пошел по своим делам.

Так продолжалось долгое время, пока дело не разнюхала одна из оркиных кумушек и — по пословице: «Заниматься русским стал, да рожею в говно упал»[178] — донесла орке, чтобы та была настороже, потому что Петрушечка закрутила любовь с каким-то пареньком, ибо слышала она, как переговаривались, и видела, как он влезал на башню. И если уж дошло дело до «шуйца его под главою моею»[179], то девушка, похоже, еще до мая месяца съедет с квартиры[180].