Сказка Востока

о его росте, становлении, величии. Поэтому рядом сидят писцы, историки: нечего время зря терять, надо писать о себе, ту же «Автобиографию», «Уложение». Тут же отметим, что эти, скорее литературные, нежели исторические труды, не какие-то безграничные, многословные опусы с бесконечными славословиями и самовосхвалениями — это весьма лаконичные и емкие труды. И первое, что бросается в глаза, — это безмерная самоирония и даже самокритика. Видимо, именно эти качества наряду с другими позволили Тимуру преуспеть в своих делах. Ведь самокритичный человек в первую очередь постоянно недоволен собой, изводит себя и все время рвется все к большему успеху. А само-ирония — противоядие против льстецов, этих главных врагов любой самобытной личности. И не из-за скромности, а только благодаря великому чувству самоиронии, которое не дает зазнаться, кичиться, словом, сойти с ума, Тимур не называл себя ни Великим, ни Поднебесным и прочим, а всегда подписывался скромно: эмир Тимур.

В отличие от Великого эмира Тимура мы страдаем излишней словоохотливостью, но раз дошли до этой страницы, надо потерпеть, ибо, забегая вперед, скажем, что мы, как могли, уже описали шестьдесят пять лет жизни Тимура, осталась малая часть: попытаюсь дописать, а вы — дочитать.

Как известно, Ибн Арабшах был бессменным рабом-писарем при Повелителе в последние годы его жизни. И при всей своей нелюбви к Тамерлану позднее отметил, что Великий эмир, диктуя «Уложение», постоянно общался с учеными-историками, и зачастую с помощью личного анализа он мог делать поразительные выводы. Так о чем же думал Тамерлан во время долгого пути на запад, полулежа в своей роскошной повозке? Неужто

о смерти? Грехи замаливал? Конечно же, нет! И это вскоре прояснится. Он думал только о войнах, точнее, победах, и путях к ним. И в этом он теперь мог опираться не только на опыт своего предшественника — ревностного кумира Чингисхана, но и на не менее богатый свой.

Тимур всегда говорил, что «Бог мне благоволит», «мне сопутствовала удача», «я видел предзнаменование — вещий сон, свою победу». Так неужели он был таким суеверным невеждой, что полагался на знахарей и звездочетов, удачу и судьбу? Никогда. С самой молодости и до конца своих дней он был собран, расчетлив, гибок и силен. Что касается веры, точнее будет сказать, религии, Тамерлан был не просто терпим ко всем вероисповеданиям, он умело использовал религию в управлении массами. Например, будучи уже в зрелом возрасте, попав на службу к монголам, он довольно легко забыл, что мусульманин, и стал язычником и буддистом. Он воевал за веру, а в его рядах были целые тумены православных грузин и даже индусы. В его империи почти все финансовые потоки контролировали евреи, они были в близких отношениях с Тамерланом, и, тем не менее, в угоду местной знати, он в Бурсе согнал всех евреев в синагогу и заживо сжег их. Зная, что со времен монголов на азиатском континенте большое влияние имеют несториане, ^[176]Повелитель тоже поддерживал их. Но когда возникала политическая целесообразность, он в угоду Византии и католической Европе казнил их лидеров. Его другом, послом и шпионом (как ныне говорят, видимо, двойным агентом) был католик архиепископ Иоанн Султанийский. Так что каноны веры Тамерлана никак не стесняли, и, как ранее отмечалось, он ими мало руководствовался, разве что в угоду своим целям.

На судьбу и случай он тем более никогда не полагался. К каждому поединку готовился основательно, разносторонне и тратил на это не месяцы, а годы, используя при этом дипломатию, мысль, расчет, хитрость, коварство, подкуп, измены, психическое воздействие, болезни, вплоть до того, что он, якобы для примирения, послал в жены своему злейшему врагу — туркмену Кара-Юсуфу — свою красавицу-дочку, рожденную наложницей, заразив ее страшной болезнью.

Даже если его силы гораздо превосходили, Тамерлан и тогда выискивал всякие уловки, выгоды, в итоге, любую мелочь, которая могла бы помочь в успехе. Отсюда очевидный вывод: если бы «случай» и «расположение звезд» имели бы первенствующее или даже какое-нибудь влияние на сознание Тамерлана, он не стал бы таким, а в общем аспекте, сама история перестала бы быть наукой.

В то же время глубоко ошибочно мнение, что стоит только потратить несколько лет на прочтение известного числа книг, как можно сделаться историком, который будет в состоянии написать историю великой личности, целого народа, и сочинение его станет авторитетом по тому предмету, на изложение которого имеет притязание (где-то про нас, но не про всезнающих Перо).