Сказка Востока

Хотя евнухов и не считают мужчинами, это особая каста людей со своими понятиями и интересами. И, конечно же, против такого владыки, как Тимур, они открыто не пойдут, да сквитаться попытаются, тем более что понятно, раз хозяин над головою уже меч занес, значит, он рано или поздно опустится. Поэтому евнух Кульбагтай уже всерьез подумывает, как бы с этой службы, пока живой да здоровый, уйти. Об этих мыслях главного евнуха примерно догадывается и Молла Несарт, и поэтому он так смело навестил его и — не как положено на Востоке — витиеватый начал разговор, на это нет времени, а сходу выпалил:

— Не кастрируй парнишку — пощади, — и, зная, что ранее оказанная услуга мало чего стоит, услащая разговор, положил в руку евнуха увесистый мешочек.

— Хе, — с удовольствием ощутил евнух тяжесть платы, вернул обратно.

У Несарта перекосилось лицо.

— Не волнуйся, отец, — усмехнулся евнух, — неужели две головы, которые ты спас, не стоят двух крупных гениталий?.. Иди, уж это я смогу. К тому же с удовольствием, — и когда Молла уже исчез в темноте: — Э-эх! И наш народ он истребил. А за своего сынка как зверствует.

Великие пиры — веха в жизни Тимура. Казалось, что на этом кавказская эпопея закончится, и, как мечтали многие воины, после нескольких лет в походе они наконец-то вернутся домой. И сам Повелитель уже об этом подумывал. Да его новый сын Мухаммед-Тума прямо во время пира, под хмельком, решил еще раз выслужиться: доложил, что не все нахские племена истреблены.

— Дело в том, — преданно шептал он на ухо Властелину, — что хитрые горцы увели стариков, женщин и детей в непроходимые Черные горы, что восточнее Аргунского ущелья, туда, где нет дорог и никаких караванных и военных путей.

— А ты знаешь туда дорогу? — сразу отрезвел Тимур.

— Конечно! — на все готов Мухаммед-Тума.

— Там женщины и дети? — переспросил Повелитель и, еще раз услышав утвердительный ответ, браво закричал:

— Ох, харемин ичинэ гирмэ! ^[86]Ты, мой любимый сын, — хан Алании и всего Кавказа! Да чего там мелочиться, назначаю ханом всей Золотой Орды! — махал руками Тимур.

— Да-да, ичгери, ^[87]— поддержал Тума.

С военной точки зрения эта операция не вызывала особых трудностей. В горных лесах прорубили просеки и поэтапно дошли до бассейнов рек Басс, Хули, Гумс. Здесь сопротивление было минимальным. Мужского населения практически не было, оно погибло в предыдущих боях. Эти места были густо заселены, много было беженцев с равнины. Как и ранее, армия Тимура разграбила и разрушила все горные поселения. Молодых захватили в плен, остальных уничтожили.

А когда Тимур двинулся еще дальше на запад и дошел до рек Аксай и Ямансу, Мухаммед-Тума взмолился:

— О Повелитель, это мои владения.

— А разве до сих пор были не твои владения? — вроде искренне удивлен Тимур. — Ну, ничего, не огорчайся. Я тоже так начинал. Ибо надо вначале своих побить, чтобы чужие боялись. Так где твой дом, где твое гостеприимство?

— Мой замок в предгорье, на равнине.

— Молодец, жить надо на просторе. А эти горцы под стать своим горам: высокомерны и упрямы. Мы их побьем, чтобы тебе потом править легче было. Хе-хе, сынок, поверь моему опыту.

Опустошив горы, Тимур спустился на равнину. Подойдя к городу Мухаммеда-Тумы, он по-доброму сказал:

— Мой любимый сын, созови всех мужчин вон на том майдане.

— Зачем? — не на шутку встревожился Мухаммед-Тума.

— Как «зачем»? — смеется Тимур. — Я должен тебя, нового хана, представить.

— Когда все мужское население собралось на огромной поляне, неожиданно появилась тюркская конница, взяла всех в плотное кольцо.

— Пощади нас, не проливай преданную тебе кровь, — пал на колени Мухаммед-Тума.

— Даю слово, преданную мне кровь не пролью, — все еще мягок тон Повелителя, — если все свое богатство сюда выложите. Да еще сто девушек и двести мальчиков.

Мухаммед-Тума, может быть, и готов был требование Тимура исполнить, но его земляки — нет. Тогда их всех истребили, одного Туму оставили.

— Что ж ты плачешь, мой сын? — по-прежнему ласков голос Повелителя. — Разве может мужчина плакать? Ты лучше мне золотого ягненка верни и живи спокойно, хан Мухаммед.

В тот же день доставили Тимуру древнее искусство.

— О-о! Хорош, хорош! — любовался богатством Повелитель. — И все бы ничего, — искоса посмотрел он на Мухаммеда-Туму, — вот только какой же ты хан, и кем ты будешь править, если своих подданных сам истребил. И никакой ты не Мухаммед, ты действительно ублюдок — Тума.

— Я ведь предан тебе, Повелитель, — в ногах валялся Тума.

— Хм, ты отца предал, свой народ предал. А то, что пока еще мне предан — верю, и слово свое сдержу, не прольется твоя свинячья кровь. Повесить!

С чувством исполненного долга пребывал в этот день Тимур. Он сполна отомстил за сына, и хотелось отдохнуть, в шахматы сразиться. Вызвал Моллу Несарта.

Увидев, как пришедший Молла пристально поглядел на золотого ягненка, Тимур восторженно воскликнул:

— О-о! Бог вернул мне это сокровище!

— А разве ты не дал Туме, и Тума не взял у тебя этого козленка, как священный закат?

— Ну, — встрепенулся Повелитель, — и что ты этим хочешь сказать?