Сказка Востока

— Прости, прости, — наконец она подала тихий голос. — Такая дура, дура и дрянь. Чуть не сгубила тебя. Дорогой, милый, — она целует его. Ее слезы щедро орошают его лицо. — Прости. Думала на минутку. Мне надо бежать, не то все насмарку, — она высвободилась, бледная, со стойкой синевой под глазами, все протягивая к нему руки, спиной попятилась к двери.

— Постой, — он в прыжке нагнал ее, слегка тряхнул. — Шадома, родная, нам нельзя раскисать. Скажи, как дела? Я словно в тумане.

Шадома тяжело вздохнула, потупив взгляд, доложила.

— Ты хоть помнишь, что мы должны?

— У-ф! — укол в пятку исказил лицо Малцага, он отошел от нее, устало сел.

— Этот дом мне был родным, — Шадома с непомерной тоской осматривала стены комнаты. — Здесь я находила уют, тепло, близких людей. Теперь я его отдала. Осталось немного, — она уже надела паранджу и сразу стала старой, чужой, даже страшной. — Когда будет корабль?

Малцаг ничего не отвечал, молчал, а она печально продолжала:

— Если бы ты знал, как мне тяжело возвращаться в «Сказку Востока», легче — на плаху.

— Давай сейчас убежим, — неуверенно встал кавказец.

— Малцаг, от тебя сейчас все зависит. Помнишь, как ты все обдумывал перед каждым боем. Вот и сейчас готовься.

— Что-то я сбился с толку, — как спросонья протирал он лицо.

— Моя вина, — вновь призналась Шадома.

— При чем тут ты, если я тебя люблю? — теперь в этом слове нет прежней теплоты.

Оба это заметили, и в данных обстоятельствах оба молча одобрили. И чтобы от этой темы уйти, он с интересом спросил:

— Что еще, расскажи?

— Купец Бочек вернулся. С ним, по-моему, люди Тамерлана. Деньгами сорят. Что-то затевают. Мне надо бежать, ждут.

— Ты с охраной?

— И ты тоже: дом под наблюдением.

— Ты когда придешь?

— Ничего не знаю, как получится, — ее голос из-под паранджи какой-то старый, даже не узнать. — Придет корабль — дайте знать. На тебя вся надежда, Малцаг.

Уже выходя, она как-то воровато взяла сверток, что оставила при входе.

— А это что? — вновь командирские нотки в тоне Малцага.

— Еда, сок, — явно повинен ее голос, — но они тебе, слава Богу, уже не нужны.

— Небось твое зелье? Ха-ха-ха! — ее провожает все тот же дерзкий Малцаг. — Если вкусно, оставь, я голоден, как волк, — и буквально выхватив у нее сверток: — ха-ха, подыхать не собираюсь, я любить тебя хочу. Может, еще останешься?

Она уходила, когда солнце начинало припекать. Малцаг провожал ее взглядом через окно. Это была не та Шадома, что до рассвета припорхнула ласточкой к нему: по двору, медленно, как старуха, качаясь, двигалась лишь сплошная, черная, как колдовство, безжизненная тень. Осталась ли любовь в его сердце? Неизвестно. Известно лишь то, что он представлял, как она вынуждена будет вновь ублажать людей Тамерлана, и от этого столько ненависти собралось в нем, что для любви там место вряд ли осталось. Хотя, как знать? Ибо и после ее ухода он, конечно, не как прежде, да все думал о ней, жалел, тосковал, ценил и уважал. Жена?! По-видимому, нет, скорее, очень близкий человек, друг и даже где-то соратник. А если так, то, как постановила Шадома, он — воин, в данном случае, командир, и ему действительно приличествует не любовные шашни разводить, а думать о побеге.

Хотя Малцаг и воин, он понимает, что плененный воин, знает, где и как находится. И вроде пользовался он всегда для входа и выхода общей калиткой, но при этом дислокацию хорошо изучил. Его дом, точнее бывший дом Шадомы, который теперь принадлежит администратору «Сказки Востока», — угловой: это и хорошо, и плохо. С третьей стороны живет зажиточный человек и там, к забору, гаремная территория. Через нее не пройдешь: вероятно, охрана. А вот если там где-либо спрятаться, то никто не найдет и не догадается искать. Так это не проход, это тупик.

А вот с четвертой частью повезло. Эту территорию арендуют какие-то торговцы. Они то заваливают двор тюками, то он пустой, и люд здесь постоянно меняется, как на постоялом дворе. Оттого и огромные привязные собаки уже на людей не реагируют, лишь на кошек и крыс. Но Малцаг их на всякий случай порою подкармливает: надежным должен быть обходной путь.

Так это не все — есть еще колодец. Вначале Малцаг думал, что это артезианский колодец. Но выяснилось, что колодец неглубокий, и вода в нем периодически поступает и медленно убывает. Оказывается, в каждом квартале города есть емкость, которую раз в неделю водовозы наполняют водой, и она по подземным каналам растекается по дворам.

У этого крайнего, по замыслу Малцага, хода большой недостаток: каналы узкие, он с трудом пролезает, и, главное, если в систему только влили воду, то этот путь непреодолим.