— Если бы мы сами себя спасали, зачем мы бы стали орать? Да к тому же у нас дырки большие, а затыкательного материала нет. Так что и после отдыха затыкаться нам будет нечем. Раньше, бывало, наша молодежь дырки собой затыкала, а теперь то ли дырки велики, то ли молодежь отошшала, она в эти дырки проскакивает.
Опять вышли в путь баржи, везут затыкательный материал. Слышат, а на пароходе опять же крик:
— Помогите! Спасите! СОС!
С первой баржи им в рупор кричат:
— Ну чего же вы там орете? Мы же вот везем вам затыкательный материал.
— Какой-там затыкательный материал? — кричат. — Есть обратно хотим.
— Эй, вы! — кричат с баржи. — Да что ж вы за такие обжоры? Да мы ж вам только что сорок бочек апельсинов, сорок бочек мандаринов, сорок бочек грейпфрутов привезли. Куда ж вы все подевали?
— Как куда? Часть начальство себе взяло, часть на камбузе растащили, а остальное сгноили.
— Неужели уже сгноили? И так быстро. Ведь срок хранения еще не истек.
— А у нас истек. Мы ж заколдованные. Мы как до чего дотронемся, так оно все немедленно или сгнивает, или в воду падает, или в воздухе растворяется.
— Ну что с вами делать? — говорят те, которые с баржи. — Тогда ждите, скоро опять прибудем.
Так и ходят эти баржи от своих островов к нашему сказочному пароходу и обратно. И возят ему то фрукты, то затыкательный материал, то лопаты, то грабли, то вилы, то молотки, то сети, то удочки, то крючки, то еще чего, но все без толку. Поскольку у нас пароход сказочный, а пассажиры заколдованы злым волшебником Карлой Марлой и работать не умеют. Зато очень хорошо поют. Когда они видят вновь подходящую баржу с подарками, выходят на палубу с гармошками, с балалайками, играют и поют песни. Чудные какие-то песни, странные.
— А что это вы поете? — спрашивают их те, что на барже.
— А это у нас называется песня дружбы, — откликаются с парохода.
ЦОБ-ЦОБЭ
(не сказка, а быль)
Не знаю, как в других местах, а вот на Украине и на юге России волы когда-то были одним из самых распространенных и надежных видов транспорта. Причем было это не только в допотопные времена, при царе Горохе, а даже и на моей памяти, хотя мне лет пока что намного меньше, чем сто.
А в 1941 году, когда я попал в Ставропольский край, мне даже и 9 не было. (Ставрополь, между прочим, тогда назывался Ворошиловском, а край почему-то Орджоникидзевским). Когда мы, эвакуированные, оказались в Ставрополе (пусть, будет все-таки так), нас там три дня и три ночи держали под открытым небом на широкой и пыльной площади у вокзала. Была неимоверная жара, не хватало почему-то воды, девочка-идиотка кусала свои толстые губы и высасывала из них собственную кровь, пытаясь напиться.
Здесь мы сидели, лежали и спали на своих тюках и узлах, бродили между ними, пока не стали прибывать за нами большие повозки — арбы, запряженные волами. Нас распределили посемейно, после чего обозы в две-три арбы каждый, груженные людьми и их скарбом, отправились в путь. Ехали мы столько же, сколько ждали поездки — трое суток, с остановками на ночлег и водопой.
Вроде не такое уж яркое событие, а на всю жизнь запомнились мне заросшая ковылем бескрайняя степь, скрип колес, мосластые воловьи зады, угловатые суставы задних ног, обляпанные и многослойно покрытые засохшим и свежим зеленым дерьмом. Жара стояла невероятная, люди ее не выдерживали, страдали, а волы, ничего, терпели. Терпели и шли вперед, не прибавляя шага, но и не убавляя. В середине дня дадут им пожевать сена, напоят теплой затхлой водой и опять в ярмо, опять вперед до позднего вечера, до ночевки. Пока мы доехали, в одной арбе от солнечного удара умер пожилой человек, зато в другой родилась девочка.