Сказки английских писателей

Дом, в котором жил старый мистер Болсовер, был когда-то желтый, как лютик, однако с годами краска выцвела и поблекла. Дом был длинный, хотя имел всего два этажа. Но даже из нижних окон открывался великолепный вид на луга, сейчас ослепительно зеленые в лучах, утреннего солнца. Узкая веранда с позеленевшим от времени навесом шла вдоль всего фасада, затеняя окна. Стройные деревянные колонны были увиты клематисом и жасмином. По обеим сторонам веранды на выщербленных каменных тумбах стояли свинцовые фавны; приложив к губам свирели, они беззвучно взывали друг к другу через море желтофиолей и гвоздик. Сейчас как раз цвела гвоздика, белая как снег, и воздух был напоен её пряным ароматом.

Как только стенные часы на веранде пробили десять, балконная дверь, ведущая в столовую, распахнулась, и из нее в легком белом пиджаке вышел старый мистер Болсовер в сопровождении своей маленькой племянницы Летиции. У Летиции была какая-то особая быстрая манера двигаться, говорить, поворачивать голову, — совсем как у птички. А старый мистер Болсовер длинным носом и взглядом острых глаз тоже напоминал птицу, но птицу большую, долговязую и важную, вроде фламинго или аиста.

Дядя и племянница одновременно остановились, глядя на раскинувшиеся перед ними луга.

— Ах, дядюшка Тим, какое замечательное утро! — воскликнула Летиция.

— Утро прекрасное! Оно как будто специально изготовлено по заказу одной известной мне юной особы:

Что может быть прекраснее на свете,
Чем наше лето — или наша Летти!

[121]

— Дядюшка Тим, это называется лесть! — сказала Летиция.

Мистер Болсовер покосился на нее из-под очков.

— Какое значение имеет, дорогая, как это называется? Ровно никакого.

— Да уж я тебя знаю, ты всегда найдешь отговорку. Подумать только: целый год я здесь не была! Даже не верится: здесь все осталось, как было. Гвоздики и те точно такие же. Забавно, правда, дядюшка? Только мы стали другими.

Летиция повернула по-птичьи голову на высокой шейке и быстро, почти скороговоркой, добавила:

— И даже это странное пугало, так похожее на чучело Гая Фокса [122], вон там, где ивы… Вот уж кто ни капельки не изменился!

— Да, верно, верно, — сказал дядюшка, по-прежнему не отрывая взгляда от зеленых лугов. — Однако, если придерживаться истины, Летиция, вряд ли справедливо утверждать, что он ни капельки не изменился. Он, к примеру, сменил шляпу. В прошлом году на нем была просто старая шляпа, а нынче — старая-престарая, прямо непристойная. Неудивительно, что он надвинул её на самые глаза. Но сколько бы ты ни глядела на него, он все равно тебя переглядит.

Летиция тем не менее продолжала смотреть на пугало, и между бровями у нее легла морщинка.

— Он все-таки немного странный, тебе не кажется, дядюшка? Особенно если долго на него смотреть. Правда, можно сделать вид, что на него не смотришь.

Голос Летиции стал серьезным.

— Ты, я вижу, совсем не помнишь, что в то утро, когда я уезжала год назад, ты мне дал честное слово всё-всё рассказать о нем, но как раз вошла мама, и ты позабыл.

— Да, был такой грех. Видишь, что получается, когда вместо памяти дырявый мешок. И когда даешь легкомысленные обещания, они тают у тебя во рту, как помадка. Да, это старик Джо собственной персоной. Он так стар, дорогая, что его едва ли можно отличить от меня.

— Будь добр, дядюшка Тим, никогда не говори так! Ты мой самый молоденький из всех старых добрых дядюшек Тимов. Вот так! Но что же ты все-таки хотел рассказать мне про старого Джо? Откуда он взялся? Я знаю, он поставлен тут пугать ворон, но для чего он еще? Есть ведь песенка про старого Джо? [123] Он из этой песни? Ну, расскажи мне скорей! Давай сядем поудобнее тут на ступеньках. Потрогай, как их солнышко нагрело! А теперь рассказывай. Ну, прошу тебя.

Мистер Болсовер уселся, а Летиция примостилась рядышком, совсем как пес Тоби около мистера Панча [124]. И вот что поведал мистер Болсовер о старом Джо.