Сказки Белого Ворона [1–10]

Глядели, как раздевался. Остался в трусах. Сказали — снял бы и трусы. Голая нога, кровь на икре присохла.

— Дуй быстро.

Глядели, как мелькает голая спина. Никто не смеялся.

Бекас дотянулся, быстро обшарил карманы. Отбросил штаны. В руке остался ножик раскладной.

Шар запыхтел, стал вставать. Наклонился с трудом, подцепил валявшиеся шмотки и зашвырнул в кусты. Нагнулся второй раз за сапогами.

— Присядь.

Шар как не слышал, размахнулся. Один сапог застрял в ветвях. Второй — шлеп! — смачно: залетел далеко, в воду.

Смотрели, что делает Бекас. Бекас аккуратно, ножом, счищал шкурку с сором. Заглянул в мешок. Три — на чет­верых.

— Иди сюда.

Суслик подошел, краше в гроб кладут. А мало ему было, надо было еще — вот что.

Бекас не глядя положил в рот четвертинку.

Счистил потом со второго, и с третьего — то же. Молча принимали, проглатывали. Суслик первый.

— За забор пойдем, — справился потом Шиба.

— За ним, — ответил Бекас. — Далеко не ушел. Босой.

— И чё с ним, — Шар пробившимся басом.

— А ты посвисти, — сказал Суслик, еле ворочая разбитыми губами. — Может вернется. — Нет, точно, ему мало было.

— Орел, — ответил Бекас. — Он за тебя же, голым. Он бы нас одним языком уделал.

— Я не просил, — сплюнул Суслик.

* * *

Догнали у болота. От забора это — много вправо и вперед. Забора тут и не было, потому что — болото. Видно, совсем не знал, куда идти. Загнул почти на территорию. Там точно такого ждали: босого в трусах.

Суслик, которого все, войдя во вкус, чествовали Орлом, и вылетел. Какой орел: стервятник. Клевал голого, уже когда тот лежал, когда те подоспели. Шар сверху встал. Ребра затрещали, как макароны.

Шибека присел, нашел на шее пульс.

— В воду, — сказал Шар голосом куклы, зовущей «мама».

Шибека был против.

— Он ничего не сделал. Орел — понятно, распластался, кому понравится. Из-за него, считай, ни за ъ пострадал. Траву жрать заставил. Ты-то что взъелся?

— Он встанет, — объяснил Суслик-Орел. — Вот и сбудется твое желание. Поглядишь на Воркуту.

В принципе, прав. Двадцатью шагами правей начинались такие топи — если туда, найдут через сто лет, когда будут производить археологические копанки. Притом нетронутым.

Шибека не услышал. Ждал, что Бекас. Голоса бы поделились пополам. Но у Бекаса главнее.

— В воду, — сказал Бекас.

— Обоснуй. — Шибека встал боком.

Нет, сегодня им за забор не вернуться. Все уже хотели поскорее бы закончить, все равно как.

Опять то же вылезло — двое на троих? Притом одного уже почти нет. На Шибеку?

Но Шибека не Орел. Стоит, в глазах искра, они знали эту искру. Это та искра, с которой начальству выкладываешь чего оно и за жизнь не слыхало. С Шибекой таким говорить бессмысленно. Позже сам поймет, что не прав против коллектива.

Не слишком бы поздно.

— Ты отсюда не выйдешь, — шевельнул губами Бекас.

Шибека остался с голым.

— Эй, — сказал Шибека, — что там с желанием? Грибы мы твои норм, съели.

Голый молчал. Шибека поводил тыльной стороной ладони у лица. Есть дыхание, вроде.

Не верил он, что Суслик мог его всерьез забить. Не тот экспонат. Хотя — одетый. У одетого всегда туз в рукаве.

Шар? — он только встал.

А мы и не притронулись. Вот когда первый раз про коллектив — те двое, что описаны. Вот они.

Шибека снял с себя куртку и накрыл его.

— Твой Орел, — сказал накрытому, — параша. Я бы ему еще врезал.

Ему не понравилось, как он себя услышал. Почему «бы»? Врежет.

Что сказал Бекас.

Ты отсюда не выйдешь.

У Шибеки — пятьдесят восемь дней. Через два месяца у него звонок. Он уже завел себе календарь. Придется им кого-то брать в компанию.

Шибеке по… на коллектив. Насрать. Он готовился забыть забор как страшный сон. Уже готов. Но о будущем не говорят. Не думают. И верно он считал: пятьдесят восемь дней. Не «два месяца». Каждый.

Под ногами зашуршало — Шибека так и подскочил: змея! Нет, это он зацепил обмоток колючей проволоки. Осторожно выпутался. Откуда здесь. Весь лес отравлен. …А если умрет?

Холодом потянуло. Шибека посмотрел на умирающего человека. — Извини, — сказал он, забирая свою куртку.

Потом Шибека набросил куртку на плечо и пошел в ту сторону, куда остальные, за забор. Он думал, что за забор. А на самом деле он углублялся в трясину.

КАК ВСЁ НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛО

Юна сидела на берегу и дула пиво из бутылки.

Заяц подошел к Юне и выбил ее из ее руки. Горлышко разбило ей губу.

Молча она посмотрела на него.

— Не надо так делать. А то п… потом такие, как я, рождаются.

Заяц шел вдоль парапета. Юна тащилась за ним, как развязавшийся шнурок, хотя он даже не оглядывался.

Он остановился.

— Иди спать.

— Я могу гулять, потом мыть полы ночью и потом опять гулять.

Заяц опять пошел. — Э, ПОМЕДЛЕННЕЕ, — сказала Юна.

Путь завершился. Они оказались у дверей гостиницы для рабочих.

— Туда нельзя? …Опять шесть человек.

— Шестнадцать. Койки в два яруса.

Колени у Юны слегка подгибались.

— Я могу принести тебе еды.

— Там кормят.

— На с…тройке?

— Угу.

…

— Стой. — Заяц взял ее руки и поставил их на дверь. Она не поняла. Но на всякий случай стала держать дверь.

Шестнадцать коек в два яруса стояли пустые. Только на одной лежали Юна и Заяц. Была ночь.