Сказки Белого Ворона [1–10]

Уже два дня. Кругом теперь был лес, Рыболову тоже, совсем незнакомый. Боялись только одного: а) что выйдут внезапно на лагерь какой; деревню; проселок; никто же не знал, поворачивали много, б) что пропустили где-нибудь, и словит-таки силком стальным железная дорога (но не должно было случиться: за этим следили, чтоб назад не завернуть, а если вбок — не так худо. Никто же не знал. Никто никому не сказал, где она — Иса Счастья, Рыболов считал — что Исса; Бурыльщик — Эса; каждый считал что от него дальше. — Обе далеко, от Синего леса — на середине.

Но знали, что есть).

— У тебя тут нет ничего, чтоб без воды, как без огня? — Рыболов догнал.

Вот что странно: два дня и чтоб ни одного ручейка. В болото забредали. Но это стоячая вода и не напьешься. Странно. И страшно.

Никто никому не сказал, но оба думали, ясно, что они думали, и незачем об этом говорить.

— Встаём. — Бурыльщик сбросил лямку с плеча.

Пасмурно. Стемнеет и не заметишь. Может, и правильно, хотя — еще бы пройти. Нервишки шалят? Бурыльщик раскладывался спокойно.

— Надо воду найти. Я ж геолог.

— Буровую установку с собой забрал? — догадался Рыбо­лов. — Давай, я вот… удочку раскатаю.

Никто не шутил. Никто не откликнулся как на шутку. Голоса все чужие. Рановато для странностей, второй день всего. Жили много, а хотелось — все-таки подольше.

Бурыльщик тем временем поискал — хвоя везде. Сломал всё же нижнюю сухую ветку, зачистил ножиком. Рыболов засел, на него глядя. Слышал про такое, но вроде должна быть развилка. Нет, прутик прямой, одиночный. Ушел куда-то.

Принес воды пластиковый жбан, торфом пахнет, но пить можно. Час прошел. За этот час Рыболов многое передумал. В частности: пойдет ли с двумя мешками назад или так бросит. Но почему-то всё заворачивало на дом. Почему-то дом здесь вспоминался, за все годы его столько не вспоминал. Когда выходил — была мысль, конечно. В такую эпохальную дорогу всё переберешь.

Только пришел — и стемнело. — Хорошо, что палатку не выкинул, — уже шутил.

Бурыльщик не ответил. У него были в заначке таблетки сухой воды. Но это он приберегал для попозже.

Долго не засыпали. Опять что-то ходило вокруг. Далеко забрели. Через полог ничего не видать, тьма кромешная. Птиц — ни одной. Поздно для птиц, здесь незаметно, а у себя Рыболов видел уже желтые листья. Бурыльщик долго собирался. Была бы хоть одна — было бы легче.

А утром затрещала, их разбудила, сорока. Да на разные голоса, с напором, как не надорвется? счистила их — на весь лес. Но птица это хорошо. Бурыльщик закипятил чаю, тут и рассвело. Позавтракали быстро, пошли без заминок. Какой-то был рубеж ночью. Граница. Вот тут. Порвалось.

* * *

Река.

Дней всех ходу было восемь. Их вид остался почти прежний. Похудели только, стали поджарыми, как любой, кто сквозь частый гребень пройдет. Сухую воду всю съели, сухая вода жир перетапливает, увлажняет кишки изнут­ри. Даже не исцарапались. Ни одного предмета из взятых Бурыльщик не бросил — такое могло прийти в голову только городскому. Путешествовали, можно так сказать, с комфортом. Бурыльщик дело знал. Рыболов, после той шутки, совершенно с ним в мыслях слился. Питались из банок, пустые — что делать, не тащить же; сгниют — земля будет. Лишними оказались только сигареты, Бурыльщик купил целый блок, но после входа и далее по инерции, естественным образом вернулся к предыдущему своему тридцатилетнему состоянию.

Двое стояли на песочке, утыканном низкими соснами и присыпанном хвоей. Выйти из леса — чего-то да стоит. Последний час, и особенно полчаса, по этому песочку, уже знали, и все-таки увиденное сотрясло всё, на чём зиждились.

Неужели.

На вид она была той, что надо. Совершенно серебряная.

Но Иса ли это Счастья?

Если бы тут стояла табличка: «Иса Счастья» — никто бы не удивился. Вид их остался прежним — но не начинка. Восемь дней в лесу оставляют от предыдущего недоверчивое воспоминание. Если бы на берегу их встретил кто-то, и пожелал: «Счастья!» — они бы приняли как так и надо.

Крутая излучина — перед ними река огибала остров, разделяясь надвое и вливаясь потом. Там, где она разделялась, — трогательный мысок, чисто песочный. Там бы фигура рыбака хорошо пришлась, с одиноким штрихом, прочерчивающим воздух. Но никого не было. Сколько хватало глаз — ни строения. Низкое осеннее небо, белая гладь.

— Вот тут я покурю, — Бурыльщик, садясь на мешок.

Рыболов стоял.

— Что стоишь, раскладывай свою удочку, — Бурыльщик глянул снизу.

— Ты счастлив? — сказал Рыболов.

— Вроде да.

Очень далеко над берегом сорвалась и пролетела крачка, но тишина стала от этого только шире. Прохлада и безветрие.

Рыболов нагнулся. Распутал рюкзак, вынул термос. Поставил рядом. Потом поднял, понатужился — и швырнул в воду.

Бурыльщик не шевельнулся.

Вода глубока, дна не видно. Течение быстрое. С юга на север. Или с запада на восток, отсюда не понять, русло извилистое. Река и река.

— Это не она.

— Это она.

— Ты думаешь… — Бурыльщик аккуратно затушил сигарету в песок. — …сказать — она, это и будет она. А я думаю, — он вынул следующую. — Что если мы хотели найти ее… То мы хотели найти ее.

— Второй раз не подорвемся.