Сказки Бернамского леса (СИ)

5. Корвин из Гойдхил (В соавторстве с Татьяной Мясищевой)

I

В деревне Гойдхил жила некогда девушка — кривоножка. Мать у нее из городских была. Вышивальщицей шелком при королеве служила. Да случилось так, что полюбила простого охотника, что перепелов на дворцовую кухню носил. Долго миловались молодые, а когда скрывать связь невмоготу стало, предстали перед очагом. Огонь принял клятвы, да вот родственники женщины не рады были, что жених не из городских. Прогнали непутевую дочь с глаз долой, вручив лишь ларец с нитками, журавлиной парой расписанный. Только кому в деревне подобное богатство надобно? Вот и пылилось приданное без дела, а вскоре и позабыли о нем, не до того стало.

Жить в деревне — не с вышивкой у окна сидеть. И если за иголкой только глаза к вечеру болят, то при хозяйстве все тело ломит. Никто не смотрит в тяжести женщина или нет. Воду носи, скотину выгоняй, из терна ограды плети, да раз в седмицу не забудь рубахи как следует в ручье отбить. Вот и вышло так, что как пришла пора рожать, сил на это и не осталось. День проходит, другой настаёт, а дите все пред богами не кажется. Повитуха, что только не делала: и на простынях подбрасывала и полотенцем выдавливала, проку нет. Ближе к ночи появилась в комнате женщина босая да простоволосая. Встала над кроватью роженицы и давать плакать, завывать. А повитуху такая злость взяла, просто ужас. Взяла, да и огрела гостью мокрой тряпкой.

— Не смей по двоим стенать! Хоть одного в мире живых оставь!

— Я по дитю не плачу, — ответила банши и исчезла, а повитуха схватила нож, разрезала чрево, да достала едва живого младенца.

Вот так и вышло, что появилась на свет девочка в тот же час, когда ее мать умерла. Назвал отец дочку Корвин, да стал выхаживать. Только вот беда, росла малышка больная и слабая. Волосенки жиденькие, головка болтается, ножки скрюченные, ручки к телу прижаты. Ходит, гусыней перекатывается. Деревенские за спиной очень любили языком почесать, мол не родная девка, подменыш. Сиды забрали дочурку, а вместо нее подбросили кривоножку. Только вот охотник на эти разговоры внимание не обращал. Знал, как оно на самом деле было. А Корвин. Корвин привыкла. Если каждый день слышать, что ты не такой, как все, то даже инаковость становится обыденностью. Солнце от этого светить не перестает, и кашу каждый день есть хочется, неважно подменыш ты или нет. Так и жили вдвоем. Отец на охоту ходил, а Корвин овец пасла, шерсть с них стригла, пряла да пледы ткала. Грубые и теплые. Хоть зимой на земле спи. Их в городе продавали, тем и жили.

Как то, дело к концу светлой половины года шло, отец с охоты раненого вороненка принес. Хотел было мимо пройти, но не смог. Словно ноги к земле приросли. Огляделся кругом, может гнездо, где или мамка кричит, надрывается. Но нет, тихо кругом, зыбко. Только воздух дрожит, туман землю лижет. Боязно мужику стало, уж больно птица не простая. Бросишь — беды не оберешься, весь скот поляжет. А с собой брать оторопь берет, слишком уж велик подарок. Но размыслив так и эдак, подобрал все же вороненка, да снес домой. Дочка птенцу обрадовалась, заверещала, заголосила. Руками скрюченными схватила ловко.

— Чтто емууу ддааать? Ккааашу?

— Нет, золотце, потроха. Глянь что на леднике из требухи осталось. Вороны птицы не простые, вещие, между миром живых и мертвых снующие, им пища тяжелая нужна, мясная. По-хорошему мыша словить, да теплым нутром накормить.

— Жжааалко ммыыыша.

— Кто ж спорит. Но уж тут ты сама решай. Я тебе под ответ безпереныша принес. Выходишь — будет друг мудрый и верный. Загубишь, Высокий больше пригляди за тобой не пошлет.

— От Оттцаа ллюююдей чттоооли птттеееенчик?

— Ну, не от сидов же, — буркнул отец, да сел заячью шкуру мездрить. «Надеюсь», — повисло несказанным. Нет, не станет он словами дурное притягивать.

Дни сменялись днями. Вороненок подрос, стал сам охотиться. Пока Корвин дома сидит, он полевок давит, а стоит ей за порог ступить, как на плечо садиться сторожить. Все платье изорвал в труху. Отец поглядел, головой покачал, да нашил заплатку кожаную от когтей острых и наруч на предплечье сделал. Так и стали бытовать нос к носу. Куда девушка, туда и птица. Овец пасти, воду носить, капусту полоть, рубашки стирать, все вдвоем веселей, а в лес с вороном ходить одно удовольствие стало. Девки с собой Корвин по ягоды не звали. Кому хочется с дурнушкой да кривоножкой возится. Вот и собирала она вокруг деревни, что другие проглядели. С птицей же дорога сама стелилась под ноги, ветки, корешки уходили в землю, а ягодные кустики поворачивались цветастыми боками. Так постепенно, лес привык к новой гостье, перестал пугать сухими скрипучими сучьями, острыми кустами да зыбкими оврагами. Вот и в тот день тропа казалась знакомой. Корвин ковыляла, щурясь от пятнистого солнца. Непослушные пряди выбились из чепца и норовили залезть в глаза, щекотали нос.