Сказки Бугролесья. Волна и Прутик (СИ)

К вечеру Фёдор миновал ещё один ручей, обошёл левым берегом выросшее на пути болото, несколько раз поднял из кустов шумные глухариные выводки. Казалось, волны беломошной тайги раскинулись до края вселенной. Теперь он даже отдалённо не представлял, где находится.

Вскоре отгорела алая зорька, и спустились неплотные сумерки. Пудовой тяжестью легла на плечи усталость, но Фёдор не останавливался: «Вперёд, вперёд!»…

Ранним утром, когда ненадолго нырнувшее за горизонт солнце снова зарумянило перья белёсых облаков, Фёдор, свернувшись калачиком, уснул в корневище огромной лиственницы. Сон был коротким и тяжёлым. Он не принёс отдыха и облегчения, не рассеял туман в голове.

Продрав глаза, Фёдор без аппетита погрыз краюху, съел пару ломтиков вяленого мяса, напился из холодной лужи между корней.

«Ну, где же они?! Где-е-е-е?!!!» — он тяжело, совсем не по-детски вздохнул. Снова устроился под деревом, подтянув к подбородку и обхватив руками колени. Посидел так, чуть раскачиваясь взад-вперёд. Где-то в глубине у Фёдора прорезался и стремительно нарастал высокий надрывный крик: «Боженька, не-на-до!!! Божеее!..»

Змейка-прутик встрепенулась и упруго толкнула в рёбра: «Вперёд!»

Фёдор поднялся…

Ещё два дня сменились короткими белыми ночами, чередовались ручьевины и болота, лес то сгущался, то редел — а Фёдор всё шел. Шёл, почти не останавливаясь, лишь ночью, на несколько часов, забываясь во сне…

В очередное утро, перебравшись через довольно широкий ручей, Фёдор наткнулся на потемневшую от времени избушку. На полке у маленького окошка нашёлся погрызенный полёвками туесок с сухарями, соль, огниво. Мелькнула вялая мысль протопить избу и отоспаться на узких нарах, но Фёдор лишь с четверть часа полежал на них, пересыпал сухари в свой мешок и побрёл дальше.

Вокруг тянулись всё те же светлые, но однообразные Тёплые Бугры. Иногда встречались нагромождения серых поросших лишайником валунов, местами из земли вздымались замшелые гранитные скалы, стороной проплыли несколько мелких сухих болот…

Змейка-прутик по-прежнему билась в груди, но что-то изменилось в её поведении. Она уже не так уверенно рвалась вперёд, подолгу замирала или едва заметно ворочалась, словно в нерешительности выбирала дорогу. И с каждым шагом накапливалась усталость, растекалась расплавленным оловом по гудящему телу…

Но Фёдор не сдавался. Идти становилось всё трудней, всё чаще он останавливался передохнуть, садился где придется на землю, приваливался к стволам или просто, откинувшись на спину, лежал в траве. Голова была тяжёлая и пустая, казалось, ни одна мысль не шевельнулась в ней с того дня на Верег-покосе. А сколько дней прошло? Когда это было? Год назад? Или месяц? Время и пространство потеряли значение и границы, перемешались, сомкнулись в круг, круг рассыпался колечками — спиралью. И тишина. Слышно как ветер качает ветви и травы, как на своём языке переговариваются птицы, монотонно гудит ненасытное комарьё. Звуки проникали в Фёдора без усилий, сами собой, отстранённо ложились в сознание и растворялись. «Ку-ку, ку-ку» — долетело откуда-то издалека. «Я здесь! Тут я!» — сообщала всей округе беспутная мамаша кукушка. «Кар-кр-кр-кар — всё имеет свой срок, всё рождается, цветёт и умирает, я видел это столько раз… Вот и ты, движешься по этой тропинке, но идёшь ты быстро, много быстрее всех остальных…» — кряхтел иссиня-черный ведун с высокой однобокой ёлки. «Вжжжжжж — успеть-успеть, нужжжно много уссспеть» — пела свою дневную молитву неугомонная пчела…

Ещё несколько дней брёл Фёдор по тайге, пока не вышел к речке. Это, видимо, была Жур. Неширокая и мелководная, она блестела камушками на дне и негромко шумела. Фёдор долго отдыхал на берегу, наблюдая водную рябь. Потом перешёл вброд на другую сторону. Тело почти не слушалось, на одной бесконечной ноте ныла душа, гулом отдавался в раскалывающейся голове каждый шаг. Выбравшись из воды, Фёдор ничком бухнулся в высокую траву, полежал какое-то время, собирая остаток сил, шатаясь, поднялся и поплёлся дальше. Змейка в груди теперь вела себя совсем тихо, наверное, как и Фёдор, обессилела и отчаялась. Сейчас она чуть заметно дёрнулась вниз по течению реки…

====== Глава восьмая ======

8

Тётка Прасковья заволновалась первой. На восьмой день не выдержала, после утренней подойки отправилась к Кирилл Афанасьевичу: «Сват, чует моё сердце — неладно что-то! Ходовы, вторая седмица пошла, как на Верег-покос уехали!»

— Так там дел-то — на три дня!

— Вот, я и говорю!

Кирилл Афанасьевич запрягал быстро: прихватив сына и ещё одного клешемского охотника, взмылив лошадей, вскоре был на дальнем покосе.

Ничего утешительного они там не увидели: несколько дней нетопленая землянка и соскучившийся по людям Сивка. И никаких следов! Даже надёжный пёс Кирилла Афанасьевича взял только один, который терялся в ближнем болоте: судя по всему — след Фёдора. Остальные пропадали у самой избы, не доходя Верег-ручья!