Ты знаешь, у нашей семьи есть сбережения в банках разных стран. Тиран-отец, спасибо ему, изрядно их пополнил. Изгнание было весёлым — женщины, дорогие машины, яхты, экзотические острова, вина из лучших погребов. Но газеты из нашей столицы, да благословят её все боги, в которых ты веришь, мне привозили самолётом каждое утро. Двенадцать лет прошло, и, когда они стали называть Хлодвига Жестокого Хлодвигом Сильным, я понял, что пора собираться в дорогу. Они прислали ко мне делегацию спустя полгода. Знать, чиновники, интеллигенция. Эти ходоки ныли, жаловались на бюрократию, на беспомощность правительств, на вседозволенность и произвол, на нуворишей, на грязь на улицах, инфляцию, казнокрадство, даже на неудачи на Олимпиадах. Они проклинали Республику, просили вернуться, спасти страну, народ.
Теперь тиран — я. Безжалостное чудовище, паук, опутавший сетями лжи и клеветы счастливую когда-то и свободную страну. Но это ненадолго, Хлодвиг. Месяц, может быть, два, и королём станешь ты. Сразу после коронации не забудь сказать им, каким невыносимо жестоким королём и отцом я был. Придумай мне кличку пострашнее или послушай простонародье. Из недавних доносов мне понравился Хлодвиг Кровавый. Дай им свободу, столько, сколько захотят, больше, чем захотят. И держи свои сбережения в банках за границей.
Молодой король дважды перечитал письмо. Подошёл к окну, открыл тяжёлые шторы. Далеко внизу пестрела, шумела, суетилась столица, да благословят её все боги, в которых…
Запах гречневой каши
Location: Москва
Date: 22.02.11 — 29.04.13
Mood: wounded
Music: Веня Д’ркин — Ладо
Семь длинных гудков, десять, двенадцать. Никто не подходит. Возьми трубку. Ну пожалуйста. Жму отбой. Набираю снова. Снова. Снова.
— Наташа, я уеду на час-полтора. Будут спрашивать — я на связи.
— Что-то дома?
— Не знаю.
Всё те же одинаковые пустые гудки. Почему ты не подходишь?
Такси. Проспект Победы, сто рублей. Хорошо, сто пятьдесят. Господи, пожалуйста. Только бы с ней всё было в порядке. Ничем не клянусь, ничего не обещаю. Просто прошу Тебя. Пожалуйста.
Пробка. Вашу мать. Куда вы все прётесь посреди дня? Чёртов этот фривэй, некуда свернуть. Десять гудков. Отбой. Десять гудков. Отбой. Ну быстрее, быстрее. Мать вашу. Чёртовы пробки. Чёртов душный город. Господи. Только не.
— Опаздываете куда-то?
— Да.
— Случилось что?
— Не знаю.
Так, вот здесь, сразу за светофором выйду — пешком быстрее. Удачи. Спасибо.
Возьми трубку. Пожалуйста. Двенадцать гудков. Отбой. Две остановки ещё бежать. Чёрт. Красный. Плевать, перебегу. Одна остановка. Семь гудков. Отбой. Двор. «Скорой» нет. Пять этажей. Четыре. Три. Два. Ключ. Застрял. Твою ж мать. Господи. Пожалуйста. Нет. Нет. Пожалуйста.
Запах гречневой каши.
— Бабушка! Милая! Родная моя… Бабка.
— Лапушка, ты пообедать приехал?
— Бабка… Что же ты… — ком в горле. — Что? Же? Ты? К телефону? Не подходишь…
— А я не слышала, наверное. На кухне была.
— Ты жива, бабушка. С тобой всё в порядке.
— Всё хорошо, кисонька. Пойдём поедим. Я вот кашу сварила, гречневую, твою любимую.
Волшебник
Location: Москва
Date: 20—21.07.13
Mood: miracle
Music: Gabin — Midnight café
— Здравствуйте!
Молодая женщина, нет ещё сорока, с хорошей фигурой, скверной осанкой, с двумя пакетами из соседнего магазина и усталостью в голосе, во взгляде.
— Добрый день, барышня. Садитесь, пожалуйста, вот свободный стул. Что Вы хотели? Фото на документы? На визу?
— Я… Понимаете… В общем, мне сказали, что Вы волшебник.
— Кто я, простите?
— Волшебник. Что Вы сможете совершить чудо.
— Милая, что написано на вывеске? Правильно, «ИЧП Горяев. Фотографические услуги». Я делаю фото на документы, изредка снимаю свадьбы, детей, пьяных людей на корпоративных праздниках. Никаких чудес.
Женщина посмотрела на фотографа, отвела взгляд.
— Но мне говорили… Она не могла ошибиться, Вы помогли ей однажды… Пожалуйста, не прогоняйте меня. Понимаете, мне очень нужно чудо, хотя бы маленькое, иначе ничего не изменится, так и будет всегда.
— Ну что Вы, милая, никто Вас не гонит. Хотите чаю?
Не дожидаясь ответа, Горяев включил чайник, достал с полки гостевую кружку.
Женщина торопливо пила сенчу, сбивчиво рассказывала свою жизнь, фотограф молчал, слушал.
— Чудо, говорите? Тогда переставьте сумку вот сюда. Не волнуйтесь, пакеты не упадут. Сядьте ровнее, правую руку чуть выше. Да, хорошо. Сейчас свет чуть изменю. Смотрите в объектив. Улыбнитесь.
Едва заметная улыбка, недоумение, любопытство.
Щёлкнул затвор — раз, другой, третий. На мониторе старого горяевского компьютера появились фотографии.
— Ой, а что это будет?
— Терпение, барышня, всего пятнадцать минут.