– Ну и ладно. А скажи, Кеша, как это у тебя ловко с сухарем получилось? Я видел, пустая рука была и вдруг… откуда взялся? – Наворожил,– честно признался Кеша.
– Ну-у,– удивился Иван.– А еще могешь? Или слабо?
– Попробую,– пробормотал Кеша и, представив мысленно булку хлеба, щелкнул пальцами.
– Ну, ты даешь!– восхищенно прохрипел Иван. Обнюхивая буханку ржаного хлеба.– Да она еще теплая прям, как из печи только что,– от запаха свежеиспеченного хлеба у Кеши закружилась голова, в животе заурчало, а рот наполнился слюной. Организм требовал пищи.
– Слышь, Кеша – это ведь Иннокентий? А по батюшке как? Иннокентьевич? Слышь, Иннокентий Иннокентьевич, мил человек, а окромя хлеба, мясного чего сварганить не могешь?– Кеша щелкнул пальцами, уже гораздо увереннее и по полу покатилась банка стандартной армейской тушенки.
– Елки метелки!– восхитился Иван, подхватывая банку. На запах хлеба, носы и желудки сидящих в амбаре красноармейцев, среагировали, так же как и Кешин, а через минуту в сторону Кеши с Иваном уставился весь личный состав, находящийся в амбаре. Пара тысяч голодных глаз. Глаза смотрели требовательно и сурово. Родина-Мать с плаката гораздо ласковее. И Кеша понял, что ежели он – рядовой красноармеец Бессмертный, немедленно это требование не удовлетворит, то участь плакатного немца, проколотого красноармейским штыком, будет завидной по сравнению с его. Колоть нечем, просто порвут в лохмотья. Ну, и в общем – весь следующий час – теперь уже и не Кеша вовсе, а Иннокентий Иннокентьевич /и никак иначе/, щелкал пальцами, обеспечивая весь пленный полк хлебом и тушенкой. Справился, а ведь даже в лучшие свои времена в таких количествах продукты производить не приходилось. Будучи Кощеем, Иннокентий Иннокентьевич предпочитал чародейством злато да серебро производить, а уж на них приобретать еду и питье. Оно и понятно, ежели ты повар никакой, то будь ты хоть каким колдуном, а ничего путного и съедобного не получится. Хлеб да тушенка – это просто. А вот когда кто-то попросил щец сварганить и Кеша пальцами щелкнул, то хлебнув из котелка, желающий тут же выплюнул содержимое на пол и непечатно выражаясь, отплевывался еще с полчаса после этого. Не получились щи. Более ни кто к Кеше, с просьбами подобного рода не обращался. Ну, делает человек хлеб и мясо, а более ничего не умеет. И на том спасибо. Какого рожна еще надо? Воды, правда, попросили. И тут Иннокентий Иннокентьевич не обманул ожидания – целую бочку сто ведерную из ниоткуда выдернул и даже с краном. У них при больнице такая же стояла в саду, для поливки, Кеша почитай 20-ть годков ежедневно рядом с ней терся, потому и наколдованная получилась с больничной одна к одному, а может быть она самая и переместилась из сада прямо в амбар. "То-то завтра больничные работнички удивятся, когда ее на месте не увидят",– Кеша довольно хмыкнул и, щелкнув пальцами, сотворил тысячу кружек, ну а так как из металлов понимал только золото, то из этого презренного металла они и получились. Никому, правда, до этого и дела не было. Расхватали, подумали, что из меди. Таким же макаром все не имеющие котелков и ложек получили по комплекту и опять же из того же металла. Кто-то из пленных робко попытался попросить Иннокентия свет Иннокентиевича: – А нельзя ли зелена вина для сугреву?– но тут же получил от близ сидящих по шеям.– Ишь че захотел, босота, может тебе еще и девок в сарафанах?– амбар дружно скреб ложками в банках, которые, кстати, были из серебра /ну, не знал Кеша других металлов/, да и не признавал видимо подсознательно за полезные.
– А чего, ты Иннокентий Иннокентьевич, еще могешь, окромя как хлеб с мясом и водой производить?– это Иван, душа неугомонная, встрепенулся.– А вот табачку бы сейчас…
Кеша задумался. Раньше-то он много чего умел, до чекистского нагана. Табакокурением, правда, никогда не увлекался и потому не представляя, что это за зелье и каково оно на вкус, развел руками с сожалением:
– Нет, Вань, этого не умею. Вот глаза раньше умел отвести, сейчас не знаю – может и не получится.
– Это как так… отвести?– заинтересовался Иван. Кеша щелкнул пальцами и исчез.
– Елки метелки! И чего мы тогда тута сидим? Эта ты же немцам могешь глаза замылить такоже?
– Ну-у-у, не знаю. Попробовать надо,– засомневался Кеша, возвращаясь в видимое состояние.– Одно дело самому спрятаться, а 1000 человек – это я и не делал никогда.
– А ты попробуй, мил человек, вдруг получится,– Кеша щелкнул пальцами, амбар опустел и только по хором выдавленному тыщей глоток "Ох", и другим звукам, можно было понять, что тут кто-то есть.
– Ох, ни фи-и-га себ-е-е. Ну, Иннокентий Иннокентьевич, ты уме-е-лец.
Народ тем временем пришел в себя и к месту, где обосновались Кеша с Иваном, стали пробираться наиболее активные. Один из них – дядька солидный, в очках, петлицы ободраны, но понятно и без знаков различия, что, по-видимому ,командир и не маленький, хлопнул Кешу по плечу и пробасил доверительно: