Лучше бы расстреляли. Даже Кощей норм Колымских не выдерживал, падал. Люди же обычные, мерли как мухи. До 53-го, пока кавказец-инородец дуба не дал, почитай – 8-м годов Кеша горбатился на "хозяина" и эшелон руды, одной киркой за эти года наковырял. Потом была амнистия. Кеша поехал в Смоленскую губернию – все же места знакомые, обжитые. Устроился в колхоз по специальности – сторожем. Колхоз домишко предоставил. И снова стал Кеша жить жизнью тихой, законопослушной. Днем отоспится и на приусадебном участке копошится, ночью с колхозным пожарником в подкидного режется, т.е. охраняет колхозную собственность от лиходеев. А страна тем временем шарахалась, то в "оттепель", то в Карибский кризис, в космос летать люди начали, чего-то там поднимали, осваивали, ускоряли, догоняли, перегоняли. Но как-то все мимо Кощея.
После Колымских разносолов, жизнью своей Кеша был очень доволен. Вышел, как положено, на пенсию. Целых – 7 рублей дали. На спички и соль хватало. Опять бороду до пупа отрастил, чтобы постарше выглядеть, да и живет себе, в ус не дует. Ушел Хрущев-кукурузник. Леня Брежнев тоже ласты свернул. Потом началась чехарда со сменой кремлевских старцев. Кеша их запоминать не успевал. Андроп, Черненко. Кто-то там еще. Потом лет на 7-м – Горбачев "меченый", как его народ прозвал. Этот и вовсе страну развалил. Почти как в 17-м бардак. Кеша уж решил, что до очередной гражданской дожил. Ан нет, видно время не пришло. Если и была, то вялотекущая. В ту-то Гражданскую, каждый за свое цеплялся, собственников много потерявших собственность было. Оттого-то люто так и резали друг друга. А в конце века как раз наоборот. Растаскивали ничье т.е. государственное. Но постреливали. Потом года эти назвали "лихие девяностые". Тот щелкопер, что это первый озвучил, истинного лиха и не видывал, но название прицепилось, как репей к собачьему хвосту. Так вот в эти то "лихие девяностые" Кощею действительно лихо пришлось. Сначала пропали из продажи спички, потом соль. Жрать стало нечего.
Колхоз развалился, все стали снова единоличниками. Поделили технику и угодья, причем руководство бывшее колхозное организовало АОЗТ/Акционерное общество закрытого типа/и по новым хитрым законам 80% бывшей колхозной собственности себе захапала. А закрытое, потому что никого кроме родственников председатель в него не принимал. Нет, ну на работу нанимайся, пожалуйста, но не полноправным членом, а бесправным. И это по всей стране. На заводах и фабриках, на электростанциях и рудниках. Даже Кеша, от политики далекий человек, плевался, наблюдая, за тем как ничтожная часть населения стремительно богатеет, а основная масса нищает со скоростью еще более стремительной. "Кто же это власть в стране захватил?"– гадал Кеша.– «Да большевики по сравнению с ними ангелы белокрылые»,– однако, нужно было что-то есть и как-то жить. Пришлось с приусадебного участка тащить на рынок редиску да помидоры. А что делать? Без спичек и соли как? Приехал как-то в райцентр Кеша, заплатил за место, стоит редиску свою нахваливает. Что, мол, и полезна, и от всяких хворей помогает. И тут подходят к нему трое обломов и требуют оплату за место: – Гони, дед, монету.
– Я уж, сынки, проплатил в кассу,– Кеша отвечает. Те смеются. – Мы,– говорят,– народные контролеры, по совместительству защитники и мстители, крыша – короче. Так что гони, дед, монету не выеживайся,– и сумму назвали такую, что Кеша, если бы не был бессмертным, то умер бы от инфаркта, даже дыхание перехватило. Ему и за месяц столько не наторговать. Что и озвучил незамедлительно. Обломы осерчали. Да так, что вспомнил Кеша минуту спустя и ЧеКа, и Гестапо, и СМЕРШ. Били его долго и вдумчиво. Неделю отлеживаться пришлось. Ну и по голове само-собой попало тоже. Лежит Кеша в своей хибарке голодный, да неухоженный. Друзей приятелей не завел, семьей не обзавелся. И вспомнилось ему, как хорошо кормили его в больничной столовке, перед Великой Отечественной. А еще те времена, когда он способностями обладал необычными.– "Эх, сейчас бы и краюха черного ушла за милую душу",– подумал Кеша и пальцами щелкнул. И… ну да, обалдел, краюха натурально с потолка ему в руку упала. Видимо битье на пользу пошло мозгам. Чего-то там, на место опять, как надо вернулось.