– Я, Иннокентий Иннокентьевич, коммунист и во всякую там чудесию не верю, потому как материалист, а тому, что ты тут творишь, наверняка имеется научное объяснение. Читал я что-то там такое, о том, что и мысль человеческая материальна. Ну и вообще, мы коммунисты за то чтобы сказку сделать былью, рождены, можно сказать, для этого. Даже песня такая есть. А значит удивляться и охать не будем, а давай думать, как нам твои способности использовать, чтобы из плена фашистского, позорного освободиться, и к своим пробиться. Согласен ли со мной?– Кеша кивнул, попробуй не согласись, когда на тебя с плаката Родина-Мать смотрит, да еще руками при этом размахивает. Да и сказать по чести – жалко ему впервые в жизни этих людей стало. Ведь живут на белом свете всего ничего, да еще и маятно как.
– Ну, вот и ладненько. Тогда сделаем так. Утром немец двери отопрет, ты им сволочам глаза отведи, а уж дальше мы как-нибудь сами управимся. Фамилия моя Власов, исполнял обязанности комбрига. Честь имею,– очками сверк и отвалил. Ночи летние короткие, но немец он по распорядку железному живет и двери амбарные отпер только часам к 8-ми. Стоят супостаты и тупо смотрят на пустой, как барабан склад. И тут началось!! Невидимая сила налетела и, сворачивая фашистские шеи, потекла из амбара. Ну, в общем-то и не много их этих фрицев то было. Взвод охранный. Так что через пять минут все было кончено. Обозники еще из ЧМО /части материального обеспечения/, человек 40-к, да трофейщики из "Annewerbe"– ну эти не вояки. Через 10-минут село от оккупантов очистили.
Кеша в свалку не лез, из амбара вышел последним, дождался окончательной виктории над противником и чары с красноармейцев снял. Радостные все, возбужденные. Власов обниматься полез. – Ну,– говорит,– спасибо тебе, Иннокентий Иннокентьевич, от всей Красной армии. Дойдем коли до своих, буду ходатайствовать о представлении тебя к ордену. Верти дырку в гимнастерке – мое слово верное. – Служу трудовому народу,– рявкнул Кеша, как учили и даже каблуками стоптанных ботинок щелкнул. – Ну-у, орел,– изумился комбриг, опять оказавшийся при исполнении.– А ведь с виду не скажешь и росточком не вышел, и лицом невзрачен, но орел. При себе оставляю, будешь исполнять обязанности ординарца. Согласен ли?– Кеша уже привычно кивнул. Попробуй тут не согласись, когда Родина-Мать в лице комбрига зовет. А про себя подумал,– "А не пошли бы вы все с вашей войнушкой к едреней фене – это я от призыва отвертеться не мог, по причине отсутствия способностей колдовских, а теперича мне оно надо? В ту войну – за Веру, Царя и Отечество, а в нынешнюю за что? Церкви поразвалили, Царя расстреляли, Отечество загадили так, что дышать невозможно. Не страна – помойка. Сидит, правда, в Первопрестольной, в Кремле, какой-то кавказец-басурманин, с фамилией-кличкой Сталин и именно его велят поминать опосля Родины-Матери, когда на танки с винтовками гонят, но нет не греют что-то душу эти лозунги трескучие",– и решил Кеша, снова Кощеем себя почувствовавший, уйти в отставку по собственному желанию – причем немедленно,– «Только вот с Иваном попрощаюсь из вежливости»,– приглянулся ему чем-то паренек, может искренностью своей и тем, с каким восхищением на Кешу глядел, а может уважительностью. Кешу ведь во всю его 1000-летнюю жизнь никто по имени отчеству не величал. Кощей, да Кощей. Тьфу! А тут – "Иннокентий Иннокентьевич. Вон комбриг в ординарцы определил и вроде как начальником непосредственным стал, однако рядовым не называет, а по имени отчеству уже, не иначе. А чья заслуга? Понятно, что Иванова, он пример подал",– разыскал Ивана, да напрямую и предложил, свалить пока не поздно.
Тот глаза вытаращил. – Да ты че, Иннокентий Иннокентьич? Как можно? Родина жеж, Мать жеж, в опасности жеж? А присяга? – Да плюнь ты, Вань, на ту присягу. Где мы и где присяга? Час вот немчура на танках подтянется и наступит у всех веселая жизнь, я уже лязг гусеничный слышу. Конечно, можно и этим глаза отвести и я, пожалуй, Власову помогу народ в леса увести, ну а уж дальше извини. Либо ты с Власовым, либо со мной. Думай?– а тем временем /Кеша не ошибся/ в село медленно вползала колонна танков. А вооружение у освободившихся так себе – стрелковое в основном и то в недостаточном количестве. Понятно, что опять вся надежда на Кешу, с его умением глаза замыливать. Ну, щелкнул пальцами. А Власов-комбриг, уже по ротно и по взводно людей рассортировавший и не подумал в леса их уводить. Кричит: – Товарищи, у нас преимущество мимикрии, враг нас не видит, подпустим поближе. Из танков облегчиться, оправиться выползут – тут мы их голыми руками и передушим,– и ведь послушались. Затаились, ждут. Танки вползли в село и, не обнаружив противника, остановились. Танкисты выползли из-под брони и первым делом ринулись к колодцам. Гогочут, водой друг друга поливают. И тут опять налетела сила невидимая и в пять минут шеи танкистам-фрицам посворачивала. Никто из них ничего понять не успел. Сноровка у бойцов растет. Кеша морок снял и опять Ивана разыскал. – Ну что, надумал?