И вдруг Казначей стал белым, как сахар, и даже белей кусочка сахара, что дрожит в белых пальцах над черным кофе, который дымится и блестит.
Перед лицом опасности он собрал все оставшиеся мысли и предоставил слово храбрости, но храбрость в это утро не отличалась разговорчивостью и промолчала. Тогда Генеральный Казначей решительно и твердо высказался вместо нее:
— Попавлинуплинцам пора смыться! Трубы, трубите! Барабаны, гремите! Общий сбор! Драпаем во весь опор!
И он прыгнул в окно, надвинув кепи на глаза.
И так как названный головной убор военного образца был оснащен двумя козырьками: спереди, чтобы смотреть в лицо врагу во время героического наступления, и сзади, чтобы спасать свое лицо во время не менее героического бегства, то отступление Генерального Казначея носило характер стратегически рассчитанного контротступления.
Это только подзадорило Лап-не-покладая, который бросился за Генеральным Казначеем, издавая звуки такого странного и широкого диапазона, что издалека их можно было принять за грохот извержения вулкана или завывания дикого циклона.
Когда этот шум докатился до гор, пещер и лесов, островитяне развеселились:
— Ура! Вот оно — Знамение, Карусель закружится снова без промедления!
Они только и ждали любого сигнала неведомо откуда — падающей звезды, улыбки луны или солнечного затмения, или стада белых китов на горизонте во время волнения — или думали: вдруг кто-нибудь наткнется на бутыль виноградного сока с позолоченным штопором, ввернутым наполовину, и, значит, настанет пора спускаться в долину.
И вот они спустились, живо и ходко, вместе со своими дромадерами, и лосями, и Крошкой-Бархоткой.
Внизу они увидели Лап-не-покладая, который лежал, отдыхая, под деревом на траве: от быстрого бега он очень устал, а от громкого крика звенело у него в голове.
Но когда он сообразил, что это идут радостные и решительные островные жители, то вскочил и запел:
Тут луна приподняла голубую завесу облаков, улыбнулась и увидела, как Лап-не-покладай в полной парадной форме адмирала скачет все веселей и резвее во главе своих войск на боевом коне Генерального Казначея, скакун преследует хозяина, а Лап-не-покладай — бравую армию попавлинуплинцев. Скакать во главе своих войск Генеральный Казначей был бы тоже не прочь: это место рассчитано на военачальника точь-в-точь такого высокого звания и принесло бы ему и славу, и заслуженную отставку по праву.
Но он вскарабкался на круп конной статуи, что была делом рук скульпторов, дипломированных Художественным салоном продажного искусства. Она изображала именно его, Генерального Казначея, и была заказана им самим для себя самого давно и по причине собственных заслуг перед Ничегостровом Сокровищ.
Он ни за что на свете, а тем более в случае опасности, не согласился бы покинуть сей подлинно музейный экспонат, ценность которого была неоспорима для родины, искусства и просто как факт.
Когда путь шел под гору, отступление катилось как по маслу, и Генеральный Казначей выражал подобающую случаю удовлетворенность, но стоило дороге выказать склонность к подъему, тотчас чистокровный жеребец литого золота начинал на горках задыхаться, будто загнанный Пегас, и Генеральный Казначей не мог не волноваться.
Тем более что ему надо было, без сомнения, догнать свою малочисленную армию, которая печатала шаг ускоренного контротступления уже далеко на мосту, но все равно не поспевала за автобусом цвета золотого тельца, в котором Акционеры мужественно и без конца горланили национальный гимн попавлинуплинцев — он помогает сохранить самообладание:
Акционеры пели так тоскливо, мрачно, неуверенно и фальшиво, что казалось, это хор крокодилов стенает и горючими слезами рыдает над несчастьями плакучей ивы, которая полощет ветви в их водоеме.
А на острове пели счастливо и радостно в каждом доме. И Лап-не-покладай желал Генеральному Казначею в пути головы не снести и сиял в прощальной улыбке безукоризненно белыми зубами.
Хор островитян и их милых домашних животных трогательно подхватывал, повторяя доброе напутствие Лап-не-покладая:
Внезапно раздался ужасный треск.
А надо сказать, что с некоторых пор дела на Континенте стали весьма дурны. Все, даже инвалиды, которым не на чем было стоять, встали на тропу войны.
Пары войны витали над Континентом, как над блюдом военного приготовления, но так как этот рецепт войны в холодном виде или подогретом требует уйму денег и нервного напряжения, то военные приготовления их и поглощали.
Крупные владельцы военной кухни имели даже великодушие своих рабочих предупредить, что в подобный момент нервы хозяев должно щадить и что без зарплаты они вполне способны прожить.