Сказки французских писателей

Я хочу рассказать тебе о замужестве Батильды. История эта, сама по себе весьма необычная, случилась, когда Батильде шел девятнадцатый год. Отец ее был небогат. Однако вел происхождение от бургундов[168] и был настоящим бароном. За добрую службу король Гундагар пожаловал ему одно из своих поместий, но такое крошечное, что на доходы с него было не прожить; к тому же за каждый клочок своей земли барону приходилось бесконечно воевать с окрестными сеньорами, отчего он разорялся еще больше. Так что не только добрые феи навещали маленькую Батильду, когда та еще лежала в колыбели. Были среди них и зловредные. И вот однажды — малышке минуло в ту пору несколько месяцев — родители заметили, что она ничего не слышит. А в те времена уж если кто рождался глухим, поневоле должен был остаться на всю жизнь и немым; тогда еще не умели обучать таких людей речи (специальных-то школ, как сейчас, и в помине не было!). Самое большее, что было дано Батильде, — разбирать по губам, о чем идет речь; но отвечать она могла только жестами. Девочка росла в странном мире без шумов, слов, музыки, без птичьего пения. И все же музыки ей хватало: музыкой стали для нее цвета и краски; это было то, что она слышала, если можно так сказать, глазами. А глаза у нее были такие большие и зеленые, что приводили в восхищение каждого, кто бы на нее ни посмотрел.

Эти глаза лучились добротой и умом. И все жалели девочку от всей души.

Однажды, когда Батильда, еще совсем юная, гуляла по саду, разбитому в замке, мать заметила, что она рвет цветы, но не собирает их в букеты. Девочка раскладывала цветы по земле, подбирая по цвету, однако не голубые с голубыми, желтые с желтыми или красные с красными; наоборот, она с такой удивительной гармонией смешивала тона, что, казалось, и вправду возникает музыка. Мать Батильды была потрясена увиденным и, решив, что у дочери глаза и душа художника, купила для нее разноцветную шерсть, большой ткацкий станок и обратилась к лучшему из мастеров, ткавших ковры у них в округе, пообещав, что не постоит за расходами, лишь бы он обучил девочку всем тайнам своего ремесла. В самом деле, та схватывала на лету любую премудрость ткацкой работы. И вскоре ее ковры по красоте, цвету и выдумке стали превосходить ковры ее учителя. О Батильде заговорили. Отовсюду приходили люди, чтобы взглянуть на ее искусство. Богатые соседи — те, с которыми барон жил в мире, — желали украсить ее коврами стены своих замков. Взамен они предлагали посуду из позолоченного серебра, золотые чаши, серебряные кувшины для воды и драгоценные камни. Судьба улыбнулась барону благодаря мастерству его дочери. И все же тоска не покидала его; он не сомневался, что дочь останется одинокой вопреки таланту и красоте: кто же захочет взять в жены глухонемую девушку?

Севернее их замка жил один сеньор со своим сыном, у которых тоже было большое горе. Однажды во время охоты на лис пятнадцатилетний мальчик неудачно упал с лошади, ударился головой о пень — и вскоре ослеп. Юношу звали Жоффруа. Он всегда любил музыку, а после несчастья она стала единственной отрадой его жизни; он играл на разных инструментах и напевал мягким баритоном чувствительные и грустные песни, которые сам же и сочинял. Слава об этих песнях разнеслась по окрестностям, и многие знатные дамы заглядывали в замок послушать певца; барышни вздыхали, глядя на его прекрасное лицо, — но что же поделать, если он слеп?

От людей, ездивших и полюбоваться мастерством Батильды, и послушать его собственные песни, Жоффруа все чаще слышал о молодой ковровщице; и столько добрых слов было сказано о ее красоте и таланте, и столько было говорено о ее несчастье, что сердце юноши дрогнуло. Он был слепым, но до пятнадцати лет успел насмотреться на многие чудеса природы, и когда ему описывали ковры Батильды, юноша представлял их верхом совершенства.

День ото дня он все больше надеялся — и все больше отчаивался: он понимал, что вместе с любовью в его сердце стучится злосчастие. И вправду, если представить, что в один прекрасный день они бы встретились, Жоффруа не смог бы увидеть юную мастерицу; Батильда же, напротив, прекрасно сумела бы разглядеть юного певца, но не услышала бы его; он же, в свой черед, услышал бы даже шепот ее губ, но она-то была немой! Так что никогда они не сумели бы заговорить друг с другом и, стало быть, узнать друг друга. Навсегда они должны были остаться чужими людьми, даже если бы поженились. Тщетные мечты! И он угасал от печали.