Сказки и были Безлюдных пространств

Видимо, не только Артем, но и другие слушали здесь эту колыбельную впервые. Притихли по-особому. Лелька даже посапывать перестала. Вроде бы простенькая песня и даже по-старинному слащавая, а было в ней что-то задевающее душу. Не в словах, конечно, а в мотиве. И ласка, и покой, и тревожная догадка, что покой этот непрочен и короток.

С полминуты молчали, потом Артем осторожно спросил:

— Володя, ты откуда знаешь эту песню?

— Не помню… Слышат когда-то, давно еще. А что?

— У нас пластинка была… мамина любимая. Старая-ста­рая, фирмы «Коламбия». Это поет певец-гитарист Коля Негин. Наверно, эмигрант, фамилия на этикетке через «ять» написана. Пластинка для патефона, прямо раритет. У нас па­тефона не было, мы с мамой ставили ее на старенький проиг­рыватель… Теперь не знаю, куда она девалась…

— Я такую пластинку тоже помню, — вдруг подал голос Егорыч. Его панамка белела чуть поодаль. — На одной сторо­не эта колыбельная, а на другой песенка про гусар.

— Да, да! — обрадовался Артем. — И зеленые наклейки с двух сторон…

— Зеленые… А колыбельную эту пели в старину черные кирасиры. Те, про которых я не дописал книжку.

Грустную историю про недописанную книжку знали многие. Поэтому опять примолкли. Потрескивала в камельке лучина. Поглядывали сверху редкие звезды….

Рыжий заяц Евсейка вдруг стреканул с места и пропал в лопухах. Раздался стремительный шелест — это другие зайцы кинулись за Евсейкой. И Бом!

— Что это с ними? — слегка встревожился Артем.

— А! У них свои дела, — беспечно отозвался Кей. — Может, учуяли, что сегодня будут пляски скворечников. Зайцы любят смотреть на это дело и подыгрывать. Сядут на краю лужайки и барабанят по животам….

— Разве сегодня полнолуние? — с непонятным беспокой­ством спросила Нитка. Она сидела рядом с Артемом, и воло­сы ее знакомо щекотали ему ухо.

— Да кто ж его знает, — вздохнул Егорыч. — Сейчас вроде бы ни одной луны, а через минуту вдруг возьмет да и вылупится красавица… А может, ушастые чуют, что завтра хоровод планет. Любопытное, скажу вам, зрелище. Жаль только, что долго смотреть нельзя, закоченеете…

В сотне шагов от домика Егорыча косо целилась в небо железная большущая труба. Длиною была она метров пят­надцать, а диаметром около метра. Черная, с бурыми запла­тами ржавчины. Казалось, что когда-то стояла она вертикально, потом начала падать и остановилась на полпути, с наклоном градусов сорок пять. У самой земли под трубой была решетчатая подпорка. Никто, однако, не мог понять, как жиденькая арматура может удерживать колоссальное тело замершего в падении великана. Впрочем, никто и не пы­тался разбираться в этом. Здесь, если разгадывать все хитрос­ти, мозги свихнешь.

Труба напоминала исполинское орудие, изготовленное для дальней стрельбы. А для чего в самом деле служила в дав­ние времена эта конструкция, никто не знал, даже Егорыч. Зато он знал, зачем труба теперь. Говорил, что она превра­тилась в телескоп особого свойства. Точнее — в туннель, свя­зывающий данную точку Земли с одним из космических про­странств, в котором «очень своеобразная, судари мои, звезд­ная структура…».

И в самом деле, глянешь в трубу, и там, даже при ярком солнце, виден черный круг нездешнего мира, в котором дро­жат и движутся по своим, непонятным земному жителю пу­тям сотни разноцветных светил. Один раз старик дал глянуть Артему. Зрелище завораживало. Плохо только, что смотреть можно было три-четыре секунды, не дольше. В лицо веяло таким космическим холодом, что леденела кровь и застывали глаза.

Чтобы ребятишки (да и некоторые взрослые тоже) не со­вались к опасному «телескопу», Егорыч давно еще приварил аппаратом (который смастерил ему Володя) к заднему срезу трубы щит из листового железа. Оставил в нем только ма­ленькую форточку с дверцей, которую запирал на висячий замок. Лишь изредка он дверцу отпирал и разрешал мальчи­кам и девочкам глянуть на «хитрую механику вселенной». Подпустит к форточке, сосчитает до трех и тут же оттаскива­ет за плечи. И юный «астроном» приплясывает, трет обо­жженные морозом щеки и радуется, что вернулся из галакти­ческой черной глубины в мир летнего солнца, мягких лопу­хов и желтых веселых бабочек. Попляшет с минуту, а потом:

— Егорыч, можно еще? Одним глазком!

— Сегодня больше нельзя. А то вмиг схватишь космичес­кую лихорадку. С этим не шутят…

После того вечера, когда Володя спел колыбельную, на­завтра ожидался какой-то особенный «звездный парад». Ста­рик почуял это еще накануне (следом за Евсейкой и другими зайцами). И утром оповестил ребят, что разрешит им глянуть на «редчайшее зрелище».

— Если только будете соблюдать очередь и дисциплину… Артему тоже хотелось посмотреть: что там за звездный праздник в неведомой дали? Но Нитка сказала, что она «со­всем замоталась с уборкой и стиркой, а дома ни крупы, ни соли, да и стирального порошка осталось чуть-чуть…». Артем вздохнул, чмокнул Нитку в щеку и взял хозяйственную сумку.

Кей заметался между желанием пойти с Артемом и по­смотреть «космическое чудо».

— Оставайся, — решил Артем.