Сказки и легенды Бенгалии

«В Восточной Бенгалии старые вдовы из бедных слоев обычно рассказывали (used to recite) эти сказки в сопровождении хора дамам благородных семейств во время их послеродового затворничества. Особенно в шестую ночь после рождения ребенка (когда, как считали, бог судьбы Видхата-пуруша приходит, чтобы написать на лбу младенца его судьбу) и сама мать, и ее окружающие должны были бодрствовать. Вот они и слушали эти сказки…».[291]

Далее Д. Шен отмечает, что в «Маланчамале» сильно чувствуется влияние буддийских идей. В отличие от других (индусских) эпических сюжетов повествование в «Маланчамале» движется без вмешательства богов.

«Герои устраивают свои судьбы лишь силой собственной кармы, и это — буддийская идея. В конце повести Маланчамала не возвращается во дворец в течение нескольких дней. Она откладывает осуществление своей мечты, и лишь по одной причине: она не согласна радоваться сама, пока не излечены полностью беды и печали всех тех людей, с которыми ее связала жизнь. Такое самоотречение опять-таки чисто буддийская идея. Не спасать себя, пока не спасен весь мир, — вот принцип буддизма махаяны в ту эпоху».[292]

Идея абсолютного непротивления злу и насилию, которая столь ярко (и даже, на вкус современного европейца, гротескно) выражена в повести о Маланчамале, также сближает это произведение с буддийскими преданиями.[293]

И содержательное и чисто языковое своеобразие повести о Маланчамале создает особые проблемы при переводе ее на другие языки. Д. Шен писал:

«…мой перевод этой повести выглядит лишь жалким отражением оригинала. Нежность бенгальского стиля… его изящество и поэтичность — все это теряется в переводе, и, сравнивая его с оригиналом, я нахожу этот перевод скучным, неинтересным, а местами гротескным. Но было бы несправедливо судить о самой повести по этому переводу…».[294]

И чуть ниже:

«К сожалению, как я уже сказал, эта повесть имеет в моем переводе странный вид: она похожа на бенгальскую женщину, которая прекрасно выглядит в сари, но довольно нелепа в европейском платье; однако с этим ничего не поделаешь».[295]

К нашему читателю повесть о Маланчамале приходит, таким образом, в переложении с переложения, и если читатель не увидит в ней произведения выдающегося, то пусть он отложит свое окончательное суждение до той поры, когда она будет переведена на русский язык непосредственно с бенгальского оригинала (и желательно не просто ученым-филологом, а поэтом).[296]

В разделе «Сказки» нам осталось рассмотреть еще один текст, который также назван по имени героини — «Каджалрекха». В центре этого сюжета широко распространенный в мировом фольклоре мотив «подмененной невесты».[297] Этот мотив присутствует в нескольких сюжетных «типах» классификации Аарне — Томпсона. Очевидно, «Каджалрекха» наиболее соответствует «типу» AT 437, который называется «Подмененная невеста (царевич в иголках)».[298] Очень близок к этому и «тип» AT 533,[299] к которому относят, например, сказку братьев Гримм № 89 (в русском переводе — «Гусятница») и сказку А. Н. Афанасьева № 127 («Купеческая дочь и служанка»).

Очень похожая сказка есть в сборнике Д. Митро-Моджумдара «Бабушкина сумка». Там она называется (по именам героинь) «Канконмала и Канчонмала». Эта сказка уже дважды переводилась на русский язык: в первый раз — с хинди, во второй раз — с бенгальского оригинала.[300]