Л. В. Беликов, обосновавший необходимость выделения в чукотском фольклоре особого жанра героических сказаний, возникших и развившихся на основе бытовавших в народной памяти устных рассказов о межплеменных чукотско-корякских войнах за захват и концентрацию оленьих стад в XVII–XVIII вв., отмечает, что «межплеменные войны, ускорявшие консолидацию чукотской народности, породили необходимость и идейно-поэтического осознания этого единения»42. Следует добавить, что такую же консолидацию в результате длительной межплеменной борьбы в то же историческое время обретали и коряки, противостоявшие чукчам. Следовательно, одновременно с чукотскими героическими сказаниями возникали и развивались героические сказания у коряков, о чем свидетельствуют соответствующие образцы корякского фольклора.
На примере анализа четырех чукотских героических сказаний («Сказание о Тале», «Сказание о Вытрытзе», «Сказание о Наикытэмтэне и его сыновьях», «Сказание о Кунлелю и его отряде») Л. В. Беликов показывает, что в чукотском фольклоре были заложены зачатки героического эпоса, который в силу изменившихся условий жизни его создателей не мог получить дальнейшего развития. На зачаточные формы чукотского эпоса и на невозможность его последующего развития указывал ранее также В. Г. Богораз43. Героические сказания в значительном количестве представлены в настоящем собрании.
Прославление богатырской силы, ловкости и храбрости героя, его победоносной борьбы с врагами племени, общины или семьи, безусловной преданности своему народу, подчеркивание социальной значимости борьбы героя, сугубо правдивое изображение деталей быта, одежды, вооружения, неустанных физических упражнений героя в силе и ловкости, красочное описание поединков героя с вражескими богатырями или целыми отрядами врагов, исключение из действий героя чудесных помощников и преобладание в повествовании о нем правдивых элементов над фантастическими — таковы основные отличительные признаки героических сказаний.
Если героем волшебно-героической сказки выступает безымянный человек, то главные персонажи героических сказаний наделяются собственными именами, в лексической семантике которых часто оказываются отраженными их личные качества или внешние признаки (Кунлелю — «Одноусый», Лявтылевальын — «Качающий головой», Умилгу от эскимосского умилык — «силач», «богатырь» и т. д.).
Героические сказания отмечены в фольклоре большинства коренных народностей Чукотки и Камчатки, но особенно широкое распространение они получили у чукчей и коряков. Основой героических сказаний этих народностей явились реальные исторические события — войны между чукчами и коряками за обладание оленьими стадами. На стороне чукотских оленеводов в этих войнах принимали участие приморские чукчи и азиатские эскимосы, на стороне коряков — юкагиры. Сюжеты о столкновениях между таннитами (иноплеменниками) и местными жителями возникали, по-видимому, одновременно и независимо у каждой из воевавших сторон. Но наряду со сказаниями о борьбе за обладание оленьими стадами между чукчами и коряками бытовали также сказания о борьбе между отдельными общинами, семьями и одиночными богатырями44.
Отдельные сюжеты героических сказаний получили распространение у далеко обитающих друг от друга народностей. Так, например, заключительный эпизод эскимосского сказания «Якуни»45 совпадает с таким же эпизодом в керекском сказании «Мальчик с луком» (№ 112); в обоих сказаниях маленький сын кочевников, оброненный при побеге родителей от врагов, побеждает вражеского богатыря. В эскимосской сказке побежденным богатырем выступает бородатый белый человек Якуни (так чукчи, по свидетельству В. Г. Богораза, называли предводителя казачьего отряда майора Павлуцкого, ведшего против них поработительную войну и убитого в бою в 1747 г.)46, а в корякском сказании побежденный богатырь остается безымянным. Эпизод о выпадении мальчика из нарты совпадает в эскимосском сказании «Найденыш»47 и керекском «Мальчик с луком» (№ 112).
В сказаниях о героях, защищающих честь общины или семьи, отражаются также мотивы кровной мести. К сказаниям такого рода относится, например, эскимосское сказание «Месть» (№ 41) и корякское «Месть Рынныналпылына» (№ 150).