Талантливый эскимосский рассказчик из Наукана в сказании «Оленеводы» (№ 42) рисует великолепную по композиции и содержанию картину жизни чукотских хочевников, отдельные стойбища которых, представленные одиночными семьями, ведут друг с другом жестокую борьбу за обладание имуществом. В этом возвышающемся до эпоса сказании, лишенном каких-либо элементов вымысла, с этнографическими деталями изображается материальная и духовная жизнь оленеводов, их хозяйственные контакты с приморскими жителями. В нравоучительных беседах сводных братьев-пастухов, один из которых — бывший сирота, дается описание быта, нравов и жизненных правил, вытекающих из реального опыта пастушеской жизни. Подчеркивается резкое социальное неравенство между сыном оленевода и его приемным братом-сиротой. Социальную основу имеет также картина насильственного присвоения чужого имущества братьями-оленеводами. Картина ночной погони за гостем, борьба двух кочевников на копьях с соблюдением традиционных правил и непременная гибель побежденного — все это обобщенное отражение реальных исторических событий, когда межплеменные чукотско-корякские воины за обладание оленьими стадами прекращаются и начинается борьба за обладание оленями и пастбищами между соседскими общинами и выделившимися из них отдельными оленеводами. В сказании «Оленеводы» (№ 42) ярко отражены ставшие традиционными в эскимосско-чукотском фольклоре приемы образной передачи боевых достоинств героев, к которым, например, относится иносказательное выражение «траву к земле склонять», что в устах победителя в поединке означало воспоминание или сообщение о поверженных врагах.
Вполне вероятно, что героические сказания и бытовые рассказы об оленных людях складывались в среде чукчей-кочевников, а затем заимствовались и творчески переосмыслялись азиатскими эскимосами, владевшими чукотским языком. Этот процесс интерференции фольклора происходил в результате постоянного воздействия одной культуры на другую: азиатские эскимосы, много веков тесно контактировавшие с береговыми и кочевыми чукчами и хорошо знавшие их быт, сами создавали отдельные бытовые рассказы об оленеводах.
Если в большинстве чукотских героических сказаний повествуется о борьбе с иноплеменниками-коряками, которые изображаются жестокими поработителями и насильниками, то в корякских сказаниях этого типа такими поработителями и насильниками изображаются иноплеменники-чукчи. В этом отношении показательными являются корякские сказания «Повествование о живших прежде» (№ 147) и «Оседлые и оленеводы» (№ 149).
В фольклоре нет свидетельств, что в корякско-чукотских войнах принимали участие ительмены. В цикле сказаний об ительменском богатыре Тылвале говорится лишь о защите племенных и семейных традиций ительменов от посягательств и нарушений со стороны коряков, при этом защита интересов племени и семьи ведется не коллективно, а одним героем, в котором символически воплощается сила и сплоченность всего народа.
Тексты № 159–164 представляют собой цикл героических сказаний о богатыре ительменского фольклора Тылвале, предстающем в роли хранителя семенных и племенных традиций, защитника своего народа от вероломных иноплеменников. Пафос сказаний о Тылвале, которые переводчики называют легендами, достигает эпической приподнятости. Художественно-стилистические средства повествования, гиперболизм и особое уважительное отношение к герою отличают язык этого жанра от языка бытового диалога, характерного для цикла сказок о Кутхе. Сказания о Тылвале записаны и рассказаны разными лицами и в разное время, но большинство из них сохраняет сюжетное единство.
Всем сказаниям о Тылвале присуща соотнесенность изображаемых событий с конкретными географическими пунктами. Каждый из рассказчиков «поселяет» Тылвала в той местности, которая близка ему самому. В сказаниях о Тылвале нет чудесных превращений, но гиперболизм достигает часто фантастических размеров. Тылвал — обыкновенный человек наделенный необыкновенной физической силой.
Ведущим сюжетом сказаний о Тылвале является месть героя сестре, изменившей семейным устоям и своему народу, а также иноплеменникам-корякам, в лагерь которых пытается перейти сестра-изменница. Ительменские сказания о Тылвале, выступающем в роли мстителя за предательство, оказали непосредственное влияние на сюжетную основу корякского исторического предания «Месть Рынныналпылына» (№ 150), в котором повествование о кровной мести заключено в готовую сюжетную рамку.