Сказки из прошлого. Книга I

– Я не знаю, но есть предположения. Это ваша безысходность заставила вас предъявлять претензии Богу? – серьезно сказала она, – вы бы условия ему еще поставили. Кто, по-вашему, Бог? Неужели чародей и сказочник, который исполняет любые желания?

– Мне жаль, что вы это слышали, но это был крик отчаяния. Та самая безысходность. И на самом деле, я бы мог многое отдать, если бы Бог стал тем самым чародеем, чтобы помочь мне.

– В чем? – язвительно спросила девушка, – еще одного полцарства не хватает для лучшей жизни? Или арабского скакуна, коих единственный на земле.

– Нет, – опустив голову, сказал Генрих, – я бы сам все отдал, если бы это нужно было взамен здоровья моей матери. Она умирает. Опять не понимаю, почему я это все рассказываю вам.

– Потому что перед Богом мы все равны, и рождаемся одинаково, и умираем так же. Живем только по-разному. Но странно, что вспоминаем о Боге, когда совсем тяжело. Еще и претензии умудряемся ему предъявлять, обвинять его и терять веру в него.

– Я теряю сейчас самого близкого и родного мне человека, как вы не понимаете? Мне очень тяжело видеть, как мучается моя мама, как ей больно и тяжело. И еще тяжелее мне от одной только мысли, что ее может скоро не стать.

– Понимаю, – сказала Адель, – я тоже рано потеряла родителей, они были казнены за отказ сдать пшеницу, мои братья и сестры умерли с голоду, я выжила. Что с вашей матерью?

Генрих замешкался, потому что понимал, о какой расправе говорит Адель, но рассказал ей о длительной болезни матери и последних прогнозах, которые дал врач. Тем временем они вышли на опушку, с которой виднелась деревня.

– Мы пришли,– сказала Адель. Она достала из корзины пучок какой-то травы и протянула Генриху. – Заварите это сегодня для своей мамы и дайте выпить на ночь. Это позволит ей легче дышать и спать ночь спокойно. Завтра на рассвете, чуть солнце поднимется, приедете за мной сюда, на это же место, я помогу вам. И попросите у Бога прощения за сказанное сегодня, и за сделанное ранее в том числе.

Она быстрым шагом стала удаляться от Генриха в сторону деревни, медленно тонущей в вечерней дымке. Уже появилась первая звезда на небе, и она была такая же яркая и красивая, как и надежда, которая снова затеплилась в груди у Генриха. Надежда увидеть снова здоровой и улыбающейся свою маму.

Он, как чумной, сел на лошадь и поскакал в сторону своего дома. Ехал и все думал, что это было, откуда эта девушка, что это за трава. Как будто сон какой-то странный. Но вера в траву и Адель придавала ему сил и уверенности. Как будто кто-то протянул тоненькую ниточку, которая превратившись в канат, вытянет его из беды. Кто? Кто вытянет? Бог? Бог. Бог с нами!

Ночь действительно прошла спокойно для мамы, заваренная трава была очень кстати, и даже казалось, что где-то страдание на ее лице немного отступило. Такой маленький шажок в сторону успеха очень ободрил его, и уже задолго до рассвета он стоял в назначенном месте на опушке. Но Адели не было. Так он прождал до полудня, и решил ехать в деревню.

Въехав в деревню, он спросил у первых попавшихся торговок, где живет Адель. Но те почему-то шарахнулись от него в сторону. Он удивился, и поехал дальше. На пути встретилась женщина в черном платке, он спросил у нее, не знает ли она Адель?

– Адель? Да кто ж ее не знает! Ведьму это проклятую! Заморила пол деревни неслыханной болезнью, а дите мое так прокляла, вот и мучается калекой с мальства, ни ручки, ни ножки у него не поднимаются, так и растет уродцем! – запричитала женщина. – Забрали ее вчера вечером, инквизиция! Я сама лично заявила на эту чертовку! Костер по ней плачет! Гореть ей в аду, гадине!

У Генриха все помутнело перед глазами и остановилось внутри. Он медленно слез с лошади и в голове поплыл образ белокурой девушки с волшебными зелеными глазами.

– Как?! Почему инквизиция?

Но женщина его уже не слышала, она завела свою волынку с проклятьями, на чем свет стоит, и поплелась дальше.

– Не верь ей, – сказал тоненький хриплый голос. Рядом стояла сгорбившаяся старушка, трясущимися руками вытиравшая слезку со сморщенного лица. – Хорошая она была, Аделюшка наша. Хоть и сироткой выросла, но злой не стала. Всем всегда помогала, и зла ни на кого не держала. Светлый человек был на всей земле. Царствие ей Небесное. А Марта эта, сама виновата, не послушала Аделюшку, не стала дитятку лечить, то лень ей было, то невдомек. Оно ж, знаешь, как, крайнего легче-то найти всегда. А оно, на Бога надейся, да сам не плошай. А деревня да, болеет, но девчонка с ног сбилась уже, днем травы собирает, полночи отвары раздает, кто не может прийти – сама разносит по домам. Исхудала совсем. Дошла. И ведь ни копеечки не берет, ни с кого. Знает, что всем тяжело, а сама жива, на чем свет держится. О-хо-хо, что наделала Марта, что наделала. Ты ступай, сынок, ступай от греха подальше. И поминай нашу светлую душу Аделюшки добрым словом.

Генрих словно остолбенел. Слова застыли железным комом в горле, и он не мог вымолвить ни звука. Казалось, что дикий обморок сейчас перевернет всю землю вместе с ним.