Сказки из прошлого. Книга I

– Подождите, – выдавил он из себя, – почему молиться за душу? Что вы хотите этим сказать?

– А то и говорю, что слышишь, – прохрипела бабуля, – нет ее больше. Господи прости, – осенила себя крестом старушка, – казнили ее утром, на площади, на рассвете. Дед Жан утром молоко в город возил на базар, рассказывал. Костер большой сделали, привязали деточку нашу за рученьки беленькие, и подожгли! Она, кричала, говорит, не от боли, а Богу кричала.

– Что кричала? Бог с нами?

– Нет. – Старушка наклонила к себе голову Генриха и прошептала что-то на ухо. Генрих выпрямился, как отпружинившая стрела и сказал: – Не может быть!

Он вскочил на коня и поскакал прочь из деревни. В голове все смешалось. Болезнь мамы, надежда на ее выздоровление. Внезапная смерть Адель. Все рухнуло в один момент, как будто все закончилось, не успев начаться. Но больше всего ему не давала покоя мысль о сказанных словах Адель на костре.

Он прискакал в свое имение и велел позвать священника. Тихо зашел к маме и порадовался ее более-менее ровному дыханию. Но отвара осталось еще на два приема, и это его беспокоило. Получается, мама болела чем-то похожим на то, чем болели в соседней деревне. Но чем лечила Адель, и как хотела помочь его маме. Помочь его маме, которая лично подписала указ на казнь родителей Адели. «Боже! Ну как же так! Ну почему все так!» Генрих закрыл лицо руками и склонился над матерью.

– Сынок, – тихо сказала мама, – я сегодня так хорошо спала. Ты знаешь, мне намного легче дышать. Ты знаешь, мне удивительный сон приснился. Как будто Белокурая девушка-Ангел прилетела ко мне и сказала: «Маргарита, ты будешь здорова и проживешь долгую и счастливую жизнь». Потом Ангел положила мне свои белые руки на мою грудь и вдохнула в меня золотой свет, который Божественным теплом разлился по всему телу. На прощанье она подарила мне прекрасную улыбку и подморгнула ясным зеленым взглядом.

Генрих нашел в себе силы, чтобы не зарыдать на груди у больной матери. Он поцеловал ее в лоб и вышел. Священник уже его ждал.

– Расскажите мне об утренней казни! – грозно, вместо приветствия обратился Генрих к священнослужителю.

– Казнь, все по правилам инквизиции, утвержденной политикой нашего государства. Нашли еретичку, колдовала, Бога хулила и все-такое. Почему вы спрашиваете, Ваше Величество? Обычная казнь, мы такие через день проводим. Все по распорядку. Поймали – сожгли. Скоро всех изведем, наведем полный порядок. А что случилось, Ваше Величество? Усилить контроль за народом? Недостаточно работаем?

– Достаточно! – просто взревел Генрих. – Все достаточно! Одного не достаточно! По каким признакам вы признаете человека виновным? Когда одна бабка сказала? Я спрашиваю вас! В чем доказательства и подтверждения колдовства и еретичества?

– Да хоть и тюремщик подтвердит, – замямлил священник, – она всю ночь в подвале Господа проклинала…

– Ко мне тюремщика!!! А нет, я сам к нему поеду! Лошадь мне!

Генрих в ту же минуту собрался и поехал в тюрьму. В душе ему хотелось прикоснуться к полу и стенам, где находилась всю ночь Адель, чтобы почувствовать хоть какое-то оставшееся тепло от нее там. Но он понимал, что это не возможно, и что он больше никогда ее не увидит и не услышит.

Тюремщик подтвердил все сказанное священником. Генрих задумчиво слушал его и не понимал. Он не так много знал Адель, но время, проведенное рядом, мысли этого человека, рассказы о ней в деревне – никак не вязались с ее отречением от Бога. Он приказал проводить его к месту содержания Адели. Тюремщик пожал плечами, но повел. Камера была пуста. Ничего в ней не говорило, о том, что еще несколько часов назад здесь была прекрасная девушка, которой не стало опять же, по подписанным им законам. «Господи, – сказал про себя Генрих, – ну за что ты так со мной? Сначала ты хочешь забрать у меня мать, потом забираешь эту девушку. Ну не верю я, что она могла отречься от тебя! Не верю!»

Громко лязгнул засов камеры, где находилась Адель. Тюремщик закрывал дверь, а Генрих медленно пошел по коридору. За дверью соседней камеры прокричал мужской голос: «Постойте! Не уходите! Подождите!» Генрих остановился и приказал открыть камеру. Тюремщик смутился и предупредил, что там опасный преступник, который вчера курицу на базаре украл.

– Откройте! – громко приказал Генрих.

Тюремщик нехотя зазвенел ключами и отодвинул засов.

– Ваше Величество! Ваше Величество! – залопотал заключенный и бросился к ногам Генриха целую ему руку. – Ваше Величество! Не виноватая она! Не виноватая!

– Кто?– грозно и зло спросил Генрих.

– Аделюшка, Аделюшка, она не ведьма никакая…

– Заткнись и пошел вон, ворюга! – перебил его тюремщик и оттолкнул от Генриха.

– Оставьте его! Пусть говорит! – приказал Генрих.

– Ваше Величество, с деревни мы с одной с ней, соседи, мамка с папкой рано ушли, братья померли. Сиротка она. Светлейший человек. Вон и мне сколько раз помогала, от запоя спасала, и руку мне вылечила, когда я пьяный ночью в канаву упал. Ну, какая же она ведьма!

– Хватит! – зарычал тюремщик, – пошел вон!