Безмерно близкое твоему духу сердце, это так важно в твоей и моей жизни. Обманываясь и веря в собственные обманы, придумывая какие-то смехотворные и кажущиеся серьезнейшими предлоги, мы на самом деле, каждое движение собственного бытия, осознанно, или на грани инстинктов, починяем поиску близких по духу сердец. Тех, кто сможет именно нас с тобою: понять, простить, полюбить, …позабыть, потерять, предать, и, очнувшись (через пару миллисекунд, или только к концу собственной жизни) закричать от совершенной великой ошибки (результата несовершенства нашего мира, а значит и нашего с тобой несовершенства). Закричать от обиды, от понимания, от желания, исправить возможное, и невозможное. И дай Бог не будет на этом пути невозможного, когда возможно все, даже попросить прощение у мертвых, совершив нечто локализующее рожденную тобою несправедливость среди живых.
Я засыпаю под мерный скрежет колес, и мыслей, переворачивающихся, словно страница за страницей, в глубинах моего сознания, уходя шаг за шагом дальше и дальше, в бессознательность, где нет уже никакого Я, только фрейдистское ОНО.
*
Каменные веки, и, кажется, проходят века, прежде чем я снова открываю свои глаза. Сонная тьма пустоты постепенно уходит из моих зрачков, и пустующее место занимает безмерно голубое небо, которое стремительными скифскими стрелами пронзают синие птицы, … впервые вижу таких … они похожи на амазонских колибри, только безумно синие. Яркие до слепоты, маленькие, юркие, надо обязательно узнать, как они называются в этой реальности.
С неба я опускаю глаза на землю. Там за двойным стеклом окна – синий лес …до небес, редкие березы, укрытые обрывками снежных сугробов, редкий ельник, редкая минута таково настоящего и чистого, как родниковая вода, покоя …
Я смотрю на лес за окном, и какое то время представляю, что я – то же дерево … стою высокий-высокий, тянусь ветками к солнышку. И движение воли – есть сила корней, которые держат меня на земле, и не дают упасть и разбиться на смерть. А крона моя уже в облаках, шепчется пока совершенно иллюзорными листочками, о том, что бы улететь вместе с этими самыми загадочными синими птицами, в их самую синюю страну. Но деревья, увы, не летают, а листья … листья летают только по осени с ветром.
И так холодно становится наедине с этой небесной синевой, пронзенной синими-синими птицами, что хочется снова закрыть глаза. Но я не могу этого сделать сам, в них лед – синего неба, с синими-синими птицами, в котором нет места солнцу.
– «Солнце, я помню, что ты есть», – шепчут мои каменеющие губы.
И тогда, небо уходит, его закрывают, чьи то нежные ладони. Каменные веки, стеклянные куклы в белых халатах, Черные Волки, каменные сердца, и слепые кукловоды.
Я жду.., и слышу смех – звонкий, словно весенний ручей, такой знакомый, по снам, смех, словно пробившийся из-под ледяной корки моего сердца, или подкорки сознания, как лучик того самого долгожданного солнца. Я замираю, боясь спугнуть эти узкие ладошки, закрывшие мое холодное синее небо, оберегающие, дарующие солнечное тепло, веру надежду, и… Любовь.
– Кто? – весенний бархат сирени и запах умытой свежестью утра шафрановой кожи.
– Зачем, зачем знать, кто … – , но все же я оборачиваюсь, конечно же … никого нет, только поблескивают на солнце осколки звонкого девичьего смеха, разбившегося о мое «Кто?», закатившись под вагонную лавку, меж горок подсолнечной шелухи и другого мусора.
Сердце сжимается, когда несколько самых мелких и острых осколков впиваются прямо в него, поранив, расцарапав до крови находящуюся там, где-то рядом, душу.
Медленно, пересилив боль, отворачиваюсь к окну, отворачиваюсь в точности как сотни раз тому назад, малодушно, чувствуя под ресницами закрытых глаз непонятное живое шевеление … слезы, или просто растаявший лед …
Тук, тук – стучит мое сердце. Тук, тук – стучат колеса электрички. Там, за закрытыми глазами сердцем я чувствую изменение пути, там рождается мой город из детства, настоящий… сказочный, такой, каким я придумывал его сотни раз, таким, каким я его искал.
Я открываю глаза. Обычная серая станция, с гротескной фигурой желтого Ленина. Это и есть местная достопримечательность города Кунгура, мне пора выходить.
«Интересно, какова она, новорожденная дева Мария, Машка…»
10
На сколько сказочной является твоя жизнь..?
Подожди, не спеши посылать меня к черту, я вижу, что ты знаешь слова и покрепче. Я пойму, если ты промолчишь, скривившись, ухмыльнешься в ответ. Я соглашусь, когда скажешь, что жизнь и есть сказка. Пессимистов и оптимистов еще достаточно в нашем мире. Но так мало осталось тех, кто верит в сказки, так же мало, как и настоящей искренней веры.
А ведь вера и есть основа смысла, того самого смысла, который ищу я, который жаждешь ты. Который мы находили и теряли, не раз, и не два.
К чему я затеял этот разговор?
Наверное, просто захотелось сказать тебе, что сказка, вера и смысл, это не то, что можно найти, или потерять, это, то, что всегда с тобой, или внутри тебя, главное просто не забывать это. Только вот я сам постоянно об этом забываю…
11