— Закон Ломоносова-Лавуазье в чистом виде, — подрагивающим голосом сказал Гена. — Где-то убыло, где-то прибыло… Или я спятил, общаясь с трупами, или…
Он не договорил, и закончил фразу Марчук:
— ИЛИ ЭТО ОН ИХ ВЫСАСЫВАЕТ…
Третий свидетель странного природного явления, санитар, находился в той стадии опьянения, в которой люди мало чему удивляются, но способны в чем угодно увидеть смешную сторону.
— Вампи-и-ир! — придурковато завопил санитар. — Граф, едрёна мать, Дракула!
И тут, совсем не вовремя, в примыкавшем к мертвецкой коридорчике зацокали каблуки. И прозвучал голос Татьяны, громкий и недовольный:
— Мальчики! Вы там решили устроить вечеринку со свеженькими покойницами? Они хоть молодые и симпатичные?
Откликнулся опять же санитар:
— У нас, едрёна мать, тут еще круче! Вампир в натуре! Щас гляну, клыки-то как, подросли у графского сиятельства?
И он потянулся к лицу Ворона. Если, конечно, лежавшее на морговеком столе
— Не трогать! — рявкнул Марчук. А сам поспешил навстречу Татьяне — нечего ей тут делать.
Санитар Фомченко дисциплинированностью никогда не отличался, зачастую игнорируя распоряжения врачей. Да и доктор Марчук начальником для него никоим образом не являлся. Прямое же начальство в лице Слободчикова застыло в прострации, тупо глядя то на усыхающие трупы, то на труп растущий…
И Фомченко решительно потянулся к тому месту, что совсем недавно оставалось похожим на человеческое лицо. Потянулся, в очередной раз проигнорировав распоряжение.
В очередной и в последний.
Коснуться туго натянувшейся кожи санитар не успел. Труп взорвался.
Под ногой Кравцова что-то подалось — мягко и в то же время с легким хрустом. Он отдернул ногу, нагнулся — ворона. Вернее, вороний трупик. Рядом еще один. И еще, и еще…
Дальше он пошел, низко согнувшись над густой травой. Так и есть — земля у развалин усыпана дохлыми воронами, Кравцов, преодолевая брезгливость, поднял один, осмотрел внимательно, раздвигая мокрые перья. Никаких повреждений, никаких следов насильственной смерти. Жила, жила и умерла. Естественная кончина. Бывает. Птицы тоже умирают от старости.
Но господину писателю пришла в голову иное: симбиоз. Теснейший симбиоз, при котором один партнер-симбионт немедленно умирает после смерти другого. Интересно, сколько лет этим птичкам? Вполне может быть, что не меньше, чем старому Ворону. Симбионты жили долго и умерли в один день… Интересно, у летучих мышей тоже есть партнер-человек?
Кравцов смахнул дождевую воду, стекающую по лицу. У него появилось нехорошее подозрение, кого именно прочат на роль того самого человека…
Отшвырнув птичий трупик, он подошел почти вплотную к руинам. Ступил на насыпь, подождал несколько секунд. Ну, кто теперь попробует его остановить? Призрак графини Самойловой?
Не попробовал никто. Похоже, у противника действительно кончились все козыри. Графские развалины стояли без малейшего признака жизни. Кравцов поднялся по насыпи и шагнул внутрь. И замер, изумленный.
Ливня внутри не было!
Потоки воды продолжали низвергаться с неба — вокруг дворца и даже над ним. Но между стен дождевые капли не попадали. Однажды ему довелось увидеть такое — несколько лет назад, в Казахстане. Наползла дождевая туча, вторая или третья за все лето, сыпанула дождичком, капли были отлично видны в воздухе — по до земли не долетали. Испарялись. Но там-то летом термометр показывал больше сорока градусов в тени…
Кравцов задрал голову, пытаясь понять, что происходит с каплями воды здесь и сейчас. Казалось, что развалины прикрыты гигантским и абсолютно прозрачным куполом — и дождевые струи скатываются по его невидимым стенкам. Или что снизу бьет сильный поток воздуха, относя их в сторону. Причем на дальнее крыло Самойловского дворца дождь попадал-таки — вершина предполагаемого купола или источник предполагаемого потока находились неподалеку. Как раз там, куда указывала светящаяся стрелка — и она, и надпись «ЛЕТУЧИЙ МЫШ» были хорошо видны в сгустившихся сумерках. Кравцов пошагал туда.
Лаз в подвал, который он обследовал в памятное утро после ночи, проведенной на Чертовой плешке, оказался на месте. Но внизу, на засыпавшей ход земле, уже не валялся всякий мусор и пустая бутылка из-под портвейна. Да и земли не было. Проход вел теперь не на полтора метра вниз — уходил гораздо глубже. И оттуда, из глубины, виднелся свет — мягкий, желтый, колеблющийся. Похоже, свечной.
Кравцов — несмотря на липнущую к телу мокрую холодную одежду — почувствовал, что ему жарко.
Вторую дверь, ведущую из входного тамбура внутрь, Колян приоткрыл медленно, осторожно. Зажмурился — свет в вестибюле морга горел неяркий, но после уличной темноты глаза Прохорова не сразу приспособились к перепаду освещения. И главную информацию донес до него слух: где-то рядом цокали женские каблучки. Танька? Не иначе, она. Стиснув крепче топорик, Колян устремился внутрь.
Смутно видимый силуэт исчезал в неосвещенном коридорчике. Женский силуэт… Потом зазвучал голос — точно Танька! Он поспешил следом.
— Не надо, Танюша, мы сейчас… — начал Марчук и не закончил.