Сказки летучего мыша

Так… Похоже, собеседник у Кравцова сменился. В сновидениях и не такое бывает. И господин писатель тоже отошел от фамильярного тона начала беседы:

— Насколько я понимаю, вы — не Летучий Мыш?

— Штабс-ротмистр Отдельного корпуса жандармов Дибич, к вашим услугам. Хотя и Летучий Мыш — тоже я. Отчасти.

— И много у Мыша таких… составляющих? — Беседа с собственным сновидением стала увлекать Кравцова.

— Предостаточно, родственничек, предостаточно! — запищал вновь Мыш. — Каждый раз одно и тоже: приходит кто-то новый, любопытствует: что же за странные вещи тут творятся? — и присоединяется к нашей милой компании. Один, правда, ускользнул — как лиса, оставившая лапу в капкане. Вернее, две задних лапы.

И Летучий Мышь выдал свой фирменный свист-смех. Кравцов решил не обращать внимания на неприятные ощущения… Родственничек? Значит, «Царь»-Кравцов тоже здесь… А гэбэшная лиса Архивариус уцелел-таки, лишившись обеих ног…

— И что же ты — или вы все — хотите от меня? Чтобы я присоединился к «милой компании»?

Ответил Дибич:

— Лично я, милостивый государь, хочу простой и естественной для любого человека вещи.

— Какой?

— Умереть.

14

Тварь протиснула свою тушу сквозь распахнутую дверь мертвецкой — вытянувшись, ужавшись по ширине почти вчетверо. Поползла по коридорчику в холл, предназначенный для безутешных родственников, ожидающих выноса тела. Ползла тяжело, теряя куски отваливающейся плоти. Черная кровь продолжала сочиться из ран.

Не живое и не мертвое создание подошло вплотную к пределу своего существования. Топорик Коляна Прохорова сыграл в этом малую роль. Просто тварь не была предназначена обитать на открытом воздухе. Защитная слизистая оболочка мало помогала детищу глубин и подземелий. Питающая силами невидимая пуповина, соединявшая монстра со Спасовкой, удлинилась, истончилась — и не могла поддержать кваэижизнь огромной туши. Позаимствованная у живых и у мертвецов энергия иссякала. Тварь издыхала — если все же признать ее живой. Или была близка к тому, чтобы прекратить двигаться — если считать ее мертвой.

Двери, ведущие на улицу, существо открыть не смогло. Его знаний и умений вполне хватало, чтобы повернуть дверную ручку — не хватило сил. Щупальце выдвинулось коротеньким, атрофированным отростком и обвисло — бессильное, сморщенное.

Тогда тварь отползла назад — словно отходящий для разбега человек. И, набрав из последних сил скорость, обрушилась на дверь всей массой. Прочное дерево поддалось после третьей попытки.

…Дождь на улице ослабел. Но светлее не стало — воздух заполняла водяная взвесь, а низко ползущие свинцовые тучи перекрывали путь последним лучам заходящего солнца. «Газель» катила по Больничной улице. Пожилой водитель ехал осторожно — фары помогали слабо. Огибал самые огромные лужи — благо другие участники дорожного движения напрочь отсутствовали. Под колеса метнулся темный, плохо различимый силуэт. Тормоза завизжали… Поздно — машина содрогнулась от хорошо ощутимого удара.

Водитель распахнул дверцу, недоумевая: кого же он сбил? Для человека слишком низкий, для собаки слишком массивный… Поставить ногу на землю он не успел. Вернее, поставил — но отнюдь не на землю. На что-то мягкое, упруго раздавшееся. Взглянув вниз, водитель заорал. И орал всю оставшуюся жизнь. Секунд тридцать.

А еще через пару минут «Газель» вновь покатила по Больничной улице. Столь же медленно и осторожно. Лужи, правда, больше не объезжала.

15

— Ишь чё надумал, ваше благородие, — пробасил третий голос. — Помереть ему невтерпеж. Ты ее, смерть, заслужи есчё… Не слушай его, внучек. Делай, что должно.

«Царь»… — догадался Кравцов. Родственника поддержал Летучий Мыш, пропищав:

— Правильно! Ты, ротмистр, хоть знал, куда полез и зачем. А я?! Я-то за что? Всего-то залетел в неудачный момент в неудачное место — думал, посплю денек и дальше полечу… Ага. Третью сотню лет не то живу, не то сплю — и не жалуюсь.

Кравцов подавил улыбку, вызванную спорами между порождениями спящего мозга. Может, не стоит участвовать в этом фарсе? Взять да и проснуться?

Мыш, похоже, обладал даром телепатии. Потому что посоветовал:

— Так проснись, дело нехитрое. Вон, сунь руку в огонь, — и готово.

Господин писатель с сомнением посмотрел на факел. Очень уж тот убедительно пылал — потрескивал, слегка коптил, ронял капли горящей смолы. Совать руку в пламя, столь похожее на настоящее, не хотелось. Кравцов выбрал промежуточный вариант — подставил ладонь под упомянутую горящую каплю.

Боль обожгла — настоящая, без дураков, боль.

Летучий Мышь захихикал:

— Купился, купился! Не бойся, проснешься — болеть не будет! Ладно, давай решим так: я, то есть все мы, — часть тебя. Часть твоего сознания, или подсознания, или надсознания… Обзови как хочешь, я Юнгов с Фрейдами не читал. В общем, та часть твоей личности, которая уже во всем разобралась. Сложила мозаику из всех разрозненных фактов. И поверила в получившуюся картинку. Такой вариант устраивает?

— Вполне. Ну и что же ты хочешь от меня, часть моего сознания?

Ответил Дибич:

— Вам, милостивый государь, стоит делать то, что вы хорошо умеете. Пишите.