Сказки Леты [СИ]

И — маленький, загорелый до хлебной корки — из-за чего светлая голубизна глаз — оплавленным стеклом. Грязноватые тощенькие волосы закрывали бы шею, но ветер и — треплются нитками вокруг головы. Тонкие руки в кожаных феньках, на груди пара медальонов на лохматых веревочках и металлические очки на кожаном шнурке. — Общего, кроме определенной и точной некрасивости — детские улыбки. Будто весенний дождик, падающий на всех, без разбора.

Когда высокий смотрел на маленького, улыбка его становилась нежной.

Свету больше всего поразили плавки маленького. Вырезанная из куска дерюжки набедренная повязка сзади переходила в грубо скрученную веревку. Понятное дело, парень… Но все-таки…

Сама Светка привезла четыре купальника. Наплевала на — кто что подумает. И меняла. Купальники копеечные, по случаям разнообразным купленные, но фигура Светкина любую скучную тряпочку облагораживала. И потом — надо же чем-то развлекаться одинокой женщине в самом что ни на есть соку?

— Двадцать семь! — уверенно сказала ей старшая подруга года три назад, — самый лучший женский возраст — двадцать семь! Еще не стареешь, но уже почти все знаешь! И выглядишь на двадцать два…

Тогда Светку это радовало. Выходило, что лучший возраст еще впереди. А теперь она в нем. Лучше не думать, что дальше. Хотя, конечно, невыносимо представлять, что через два года — двадцать девять. Катастрофа!

…Парочка проследовала над ней, перекрыв на секунду солнце. И пошли дальше, оставив Светку любоваться загорелыми тощенькими ягодицами маленького.

Светка любовалась и думала, повернут ли к спасателям? Если повернут, то — к Витюшке приехали.

К Витюшке каждый день кто-то приезжал. Это было интересно и для Светки неутомительно. Сама она была барышней приходящей, жила в домике лоцманов по путевке, на пару дней привозила из города сына, а потом увозила его бабушке-дедушке. Вольничала. Особо не гуляла, потому что особо не разгуляешься — все парами. В основном, накупавшись, торчала в тени у домика и вышки спасателей. Или чистила картошку к ужину. Два часа картошки в день — совсем не в тягость посреди сверкающего морского безделья. Но из принципа пришлось прекратить, когда директор пансионата, маленький, замученный хлопотами мужчина в белоснежной рубашке, вдруг взял крепко за плечо и повел куда-то от ведра с очистками. Светка пошла, на ходу вытирая мокрые руки полотенчиком — было любопытно.

Подведя к боковой мощеной дорожке, директор плечо отпустил и, указывая на страшноватого деревянного ежа размером с овчарку, сказал:

— Вот…

Светка смотрела на директора заинтересованно. На ежика она уже насмотрелась. И на лису с колобком и на всяких красных шапочек. По ее мнению, скульптора еще десяток лет назад надо было в психушку запереть.

— Что вот?

— Покрасить надо, — сказал директор и вздохнул тяжело. — А краски и кисточки возьмешь у кастелянши, — добавил, поворачиваясь уходить.

Светке стало весело.

— Я у вас не работаю, — сказала в крахмальную спину.

— Как не работаешь? А картошка?

Пожала плечами. Директор извинился и побрел за домики. Верно, снова искать, кто бы ежика покрасил.

Спасателей было четверо — делили две ставки на всех. И каждый привечал жену, детишек, родственников, друзей и знакомых. Те, кто существовал от этого веселого лагеря отдельно, посматривали с завистью. А Витюшка был не дурак. Время от времени приводил новеньких, жаждущих морской экзотики. Экзотика сводилась к утомительной чистке рыбы на большую вечернюю уху. Но все были счастливы — северные горожанки, в чешуе и слизи процесса, и гости, радушно угощаемые, и Витюшка — хлебосол.

Однажды он так основательно взял шефство над юной парой, проводившей на Острове медовый месяц, что даже забрал их на дачу — показать, как растут абрикосы. Собрав немаленький урожай, молодожены заодно и варенье ему сварили. — Витюшка был хозяином.

Пока она размышляла, раздетые мужчины повернули к вышке спасателей. Светка порадовалась.

День ушел спать, таща за собой коротенький вечер. Теплая тьма загладила горящую кожу. Если, наклонив голову, лизнуть плечо — языку солоно. — Хорошо! — Заперев свою комнатку, Светка отправилась к спасателям, прихватив консервов и кулек с леденцами.

Ждали ужина, ленясь от души. Новеньких всего оказалось трое. Большой — Вяч — приехал с женой, и теперь сидел на длинной скамейке, умостив на белых коленях ее ноги. Гладил рассеянно, улыбался, ловя взгляд. Влюблен спокойно и красиво. Светка позавидовала.

Гвоздем вечера — маленький, Олег. Стесняясь, рассказывал, как добирался в Крым автостопом. Сверкали очки в гнутой оправе.

Замолкал, прячась в тени, но Витюшка с безжалостным любопытством снова и снова задавал вопросы, как бы поворачивая гостя, угощая остальных. От его напоказ требовательности Светке стало неловко. Олег отвечал с готовностью, тихим голосом, но сам предпочел бы помалкивать, видно было.

— Ты, Олег расскажи, как ты на Острове зимовал! — потребовал Витюшка.

— Как зимовал? — загомонили за столом…

— А так! Он же бездомный. Вот эту зиму целый месяц жил здесь.

Олег улыбнулся, опустив глаза. Пожал легонько плечами.