Сказки мегаполиса

Жили они в бедности. Царские-то глазенапы все выгребали. Словом, жить бы еще, да в животе стало тощо. Порешили они, коли белый свет на волю дан, ехать на свободные земли, подальше от людей, поближе к местам, где зверья много, да земли пахотные. Собрались несколько семей и двинулись. Долго ли ехали, коротко ли, а добрались до этого Места. Здесь с ними конфузия и приключилась. Дед сказывал, будто останавливаться они здесь и не хотели вовсе. Однако было им то ли видение, то ли приказ услыхали: «Останавливайтесь здесь». Перепугались они крепко, известно дело, из-за куста и свинья остра. Глаза растащили, лошадей хлестнули и понеслись прочь. Опамятовали, глядь назад, на это Место вернулись. Развернули лошадей в другую сторону, да снова сюда прискакали. Поехали бы вскачь, ан сиди да плачь. Словом, не отпустило их Место. Помаленьку успокоились, поняли — хоть и рано, а ночевать придется. Стали обосновываться. Избы ставить, лес пилить, раскорчевывать, поля распахивать. Хоть по-старому, хоть по-новому, без хлеба не прожить. Жизнь налаживаться стала. Любопытство в людях проснулось. Народ, он, известно, завсегда знать хотит, отчего мужик в кафтане, а а баба в сарафане. Стали окрест природу разведывать. А места кругом мрачные, особенно Черное болото да Гора подле него, словно для ведьминых шабашей назначенная. Слух прошел, будто живет в той Горе Зеленый Ящур. Народ верить не верил, а предпочитал держаться от болота на благородной дистанции. С другого боку заглянуть, зверь в лесу непуганый, гриба, ягоды прорва, живи — людей весели, не ленись — сам веселись. Однако, где беда ни шаталась, а и к нам прикатилась. Стали из деревни бабы пропадать. Без крику и брани куда-то исчезают. Одна ушла белье полоскать, ан и не знают где искать. Мужики посуетились, посуетились, да толку с той суеты чуть. Оно известно, как в лесу искать. Порешили, лучше воротиться, чем без толку блудиться. Прошли сутки с неделей без семи дней, глядь — другая пропала. С вечера корову подоила, в избе прибралась и ушла. Муж на порог, а ее и след простыл, куда делась не ведает. Бабья-то дорога понятная, от печи до порога. Тут уж неладное заподозрили. Кто-то шепнул, будто баб Зеленый Ящур уворовывает. Жил тогда в деревне мужик по имени Гурий. Здоровьем его Бог не обидел. Сучок в кулаке сожмет, так из него сок пойдет. Гурий тот и молвит: «Не позволю чуде-юде, мосальской губе, над бабами измываться! Коли оно мою жену тронет, само будет в обороне. Я его не то руками, зубами задушу!» Орать-то, орет, а в лес не идет. Мужики ему втолковывают: «Что ты, мол, разошелся? Хвастать — не косить, спина не болит». А Гурий знай себе распаляется. Недаром однако ж говорится — хвались, да назад оглянись. Не успела стриженая девка косы заплести, как у Гурия жена пропала. Тут, понимаешь, нашел на людей страх. Сбились все около Гурьевского дома, что делать — не ведают. А Гурий сам белее белья стал, слово вымолвить не может, стоит, заикается. И раздался здесь Голос: «Полно браниться, пришла пора подраться. Что же ты, Гурий, выходи? Аль колени подкосились?» Никого не видно, а Голос слышен: «Что стоишь, как вкопанный, глазами хлопаешь? Иди, Гурий». Гурия ровно в спину кто толкает. Он упирается, да наземь бросился, так его волоком к Черному болоту потащило.

— Никак заснул, Арсений? Нет? Дальше слушать желаешь? Ну коли не надоело, слушай.

Как пропал Гурий, мужики по одному в лес ходить перестали, бабы навовсе по домам забились. А скоро рядом с деревней Гурия нашли. На шее у него следы были, будто кто зубами удушил. После этого случая мужики по избам разбежались. А бабы все одно пропадают! Так худое худым бы и кончилось, только не выдержал тут Сигида. Жил в деревне такой парень — свят по душе, а тащится на костылях. Тщедушный, грудью страдал, задыхался. Собрал Сигида мужиков: «Что же вы, — говорит, — едрит ваше масло! Так и будете конца ждать, да баб своих на смерть провождать?» Сам-то он женат не был.

«Может, пойдет кто со мной с Ящуром биться, лихое лихом исбыть?» Мужики, однако, крепко напуганы были. Одни стоят насупившись, молчат, глаза прячут, другие, чтобы страх свой не высказать, над Сигидой насмехаются: «Куда собрался, воитель? Из тебя боец, как из дерьма пуля. Куча этого самого от тебя и останется!»

«На всяку беду страха не напасетесь. Не хотите, один пойду. Добуду чужую шкуру, а коли свою отдам, так уж лучше помирать в поле, чем в бабьем подоле», — ответил Сигида и этим же днем ушел. Неделю Сигида ходил, может, более. Только, дед сказывал, гроза тем временем приключилась такая, что и ночью от молнии светло было, ровно днем. А как гроза закончилась, Сигида и вернулся. Всем объявил: «Можете по избам не прятаться. Не будет боле Ящур нас мордовать». Народ засомневался, конечно: «Как же это ты в одиночку Ящура одолел?» Сигида помолчал, а потом вдруг и молвит: «Да не один я был, помогли добрые люди. Миром одолели. Только не было в той Горе никакого Ящура, а уж что там было, я и сам не ведаю».