Сказки мегаполиса

Ощущение опасности, непонятной и абстрактной, и от того еще более зловещей, застряло где-то под ложечкой, по животу гулял холодок. Прыгая через две ступеньки, Игорь спустился в холл первого этажа и остановился. Чего он, собственно, испугался?.. Ну, акт…ну, карта…старик этот полоумный… Спокойно, Игорь Евгеньевич! Ты же образованный товарищ, атеист, член партии и крепко усвоил с детства, что кикиморы, лешие, домовые и прочая нечисть — это сказки, народный фольклор, так сказать. План этот — без вопросов, мои «гаврики» сработали, «пошутили» — недаром семнадцатый век замолотили! Ну, это им дорого обойдется, надолго отобьет охоту юморить. Но заключение?.. Что за этим? Неужели я напутал? Правда, от такой жары недолго и свихнуться, и все-таки что-то здесь нечисто! А если предположить, на минуту, как вариант, как гипотезу… Только спокойно, спокойно! — приказал себе Игорь и, чтобы унять расходившиеся нервы, вытащил сигареты, не спеша размял хрустящую ароматную палочку и щелкнул зажигалкой.

— Ох, Игорь Евгеньевич, — раздалось в прохладной тишине холла, — и все-то вам неймется!

Фатьянов вздрогнул. Взгляд мгновенно обежал стены просторного помещения и замер на «Доске почета», словно притянутый магической силой. Там, между ликами председателя исполкома и каким-то «рядовым» депутатом, втиснулась знакомая физиономия. Дед Кузька! У Игоря пересохло в горле, он зажмурился и помотал головой, гоня наваждение. Тьфу!.. Померещилось. Рядом с председателем, как и положено, красовался его зам, Антон Кириллович. Фатьянов судорожно сглотнул и направился к выходу. Уже в дверях не удержался и еще раз взглянул на «Доску». Толстопятов широко улыбнулся и подмигнул совершенно обалдевшему и плохо соображающему Игорю карим, полыхнувшим малиновым огнем глазом…

4

Домовой в законе Архип Захарович, единодушно и бессменно избираемый председателем собрания последние два года, самозабвенно стучал большим деревянным молотком. Он позаимствовал его когда-то у одного районного судьи. Суд размещался в бывшем купеческом доме, находившемся на попечении Архипа Захаровича. Потом суд переехал в другое помещение, а дом, как и многие в городе, следуя генеральному плану реконструкции, снесли и поставили на его месте молодежное кафе. Архип Захарович был уже в летах, шума не переносил вообще, а от дьявольской современной музыки у него резко подскакивало давление и нестерпимо чесались пятки, вводя в искушение растоптать, разметать орущие, гремящие, визжащие предметы в нарушение Кодекса Домовых. Поэтому, прослышав о коммуналке на Береговой, решил, что это много лучше, чем панельные высотки с мрачными сырыми подвалами и вечными сквозняками, где кроме хронического насморка и ревматизма, ничего не заработаешь. Архипа Захаровича приняли в жилищный коллектив как и подобает его заслугам и положению, с уважением и радостью.

Город рос, строился, и добрых, старых, уютных домов оставалось все меньше и меньше. Пропорционально увеличивалось и население коммуналки. Народ подобрался самый разномастный: от совсем еще зеленых юнцов, которым едва перевалило за пятьдесят, до степенных, покрытых паутиной домовых, помнящих благословенные времена без электричества, выхлопных газов и пестицидов. А совсем недавно к ним прибавились леший Тит из вырубленной под новый микрорайон березовой рощи и кикимора Варька из засыпанного шлаком и застроенного кооперативными гаражами болотца у реки.

Долгое время было спокойно, пока однажды домовой Кузька, самый любознательный из них, регулярно следивший за местной прессой, не ошеломил всех сообщением о решении горисполкома на месте коммуналки построить гостиницу!

Известие вызвало тихую панику. Одни считали, что пора собирать пожитки и подаваться в деревню проситься у печных на содержание. А это, как известно, самое распоследнее дело, крайняя степень деквалификации домового! Другие, кто помоложе, рвались в бой, горели желанием помериться силами с официальными властями, предлагая самые экстремистские меры.

Разброд прекратил Архип Захарович. Он заявил, что как самый старший по возрасту и положению, принимает на себя всю ответственность и готов возглавить борьбу за дом. И не только потому, что это последнее их прибежище, но и по соображениям принципиальным: дом Елизара Бастрыгина — память о старом добром времени, и сохранить ее для потомков — их святой долг. Архип Захарович отправил Кузьку парламентером в исполком, но дальше секретарши тому пробиться не удалось. Между тем, почти всех жильцов выселили, а к дому пригнали кран с чугунной чушкой и бульдозер. Положение создалось угрожающее, и тогда было решено вынести вопрос на всенародное обсуждение.

— Тихо, друзья мои, угомонитесь! — изо всех сил колотил молотком Архип Захарович. — Так мы ничего нё придумаем!.. Эй, вы там, на комоде, оставьте в покое пудреницу, поросята!.. Серафим Гаврилыч, опять хозяйские конфеты таскаешь? Нехорошо!..

— А я што? — уличенный Серафим Гаврилович быстро сунул карамельку за щеку. — Я ж от табака отвыкаю! Все по науке, в журнале прописано.