Сказки мегаполиса

— Да нет, — озабоченно откликнулся Шахов. — Больно приметный гражданин, я бы запомнил.

— Не было его тут, точно! — отрубил Амир, ловко выхватывая из пачки зубами сигарету. — Рыжий, чего он там про твоего предка трещал? — и он щелкнул зажигалкой.

— Вспомнил! — хлопнул себя по лбу Костя. — Мокеич любил вечерами байки травить про всякую нечисть. Ну, а мы с братаном, понятное дело, ухи — локаторами, и глотаем, не жуя, чего он только не наплетет. А про дом этот… Сруб, грит, у него особенный, заговоренный, будто его сам Елизар Бастрыгин ставил.

— Кто такой? Купец? — заинтересовался Сеня.

— Купец или нет, не знаю. Только Мокеич базарил, что ведьмак он был знаменитый! Мог, к примеру, дом на попа поставить или печь выкатить из горницы. Ну, понятно, под этим делом, — Костя заговорщически подмигнул. — А то ежели кого невзлюбит, или кто насолит ему, возьмет и напустит в дом голоса мертвяков. Как полночь, так они и начинают шуровать. Человек, представь, в койку, а с ним стены разговаривают, допрашивают почище прокурора. Поневоле «крыша» съедет, — Костя выразительно дернул себя за огненный чуб.

— Очевидно, он делал это с умыслом? Чтобы завладеть таким образом чужим имуществом? — осторожно предположил прораб.

— А черт его знает! — равнодушно ругнулся Костя. ~- Деньжата у него водились, факт. Как загуляет — вся улица гудит! Веселый был шибко — ухлопали его по пьянке.

— Но не все же он пропил, — сомневался Пенкин. — Тогда и цены на спиртное были несравнимо ниже. Припрятал что-нибудь на черный день, — застенчиво улыбнулся Сеня. — Зарыл, замуровал в стене какого-нибудь дома, вроде этого, а? Зачем иначе его заговаривать?

— Нда-а, — весело протянул Шахов. — Горазд же ты сочинять, Константин! Вон как фантазия-то у нашего начальства разгулялась! А вот движок-то у тебя сам глохнет.

— Да не вру я! Вот те крест! — побожился тот. — Мокеич рассказывал, честно! — Костя энергично рванул ручку стартера. — Не фурычит. Только что бухтел! — он откинул боковую крышку дизеля и забрался внутрь с головой. Было слышно, как, остервенело матерясь, Кринка пытается найти повреждение. Остальные молча курили, сочувственно поглядывая на раскрытое чрево машины.

Спустя некоторое время появился Костя, растерянный и слегка обалдевший.

— Вот это да, мужики! — он с размаху сел на гусеницу. — Все свечи в стартере выгорели, вчистую! Ниче не пойму!

— Не болтай, парень, чего не след, — посерьезнел Шахов и сам полез в двигатель. — Амир, давай сюда! — позвал он.

— Ведьмак поработал? — блеснул зубами шофер, посылая на изрытый газончик изжеванный окурок и присоединяясь к товарищам.

И только Сеня Пенкин, как завороженный, смотрел на темный, кособокий, неприметный с виду дом…

3

Ровно в десять утра Фатьянов вошел в приемную заместителя председателя горисполкома по строительству. Липочка Разумовская, смазливая и вертлявая, в открытом до «беспредела» сарафанчике сидела за столом, заваленном папками и черновиками деловых бумаг, и занималась привычным делом — трещала на новеньком «Роботроне», любовалась своим отражением в зеркале напротив и щебетала по телефону, придерживая трубку округлым нежным плечиком, которое не мог испортить никакой загар.

Приход Фатьянова был отмечен прицельным «выстрелом» из-под фиолетовых ресниц, но на сей раз Игорь устоял.

— Доброе утро, — он сознательно не назвал Липочку по имени, подчеркивая официальность визита. — Антон Кириллович у себя? Мне назначено на десять.

— Проходите, раз назначено, — секретарша скорчила презрительную гримаску и выдала очередную пулеметную очередь на «Роботроне».

Фатьянов с усилием оттянул монументальную из мореного дуба дверь и, оказавшись в тесном «предбаннике» перед еще одной такой же, усмехнулся: «Любопытная зависимость! Чем меньше начальник, тем больше дверь. Почему?»

Апартаменты Антона Кирилловича Толстопятова напоминали небольшой спортивный зал. Сам хозяин сильно смахивал на медведя-пестуна, успешно прошедшего путь к человеческой цивилизации: досиня выбрит, серый английский костюм-дипломат, безукоризненной чистоты и свежести рубашка, дымчатые очки «Оливер» и массивная золотая печатка с профилем Александра Македонского лишь усиливали впечатление и по замыслу владельца, очевидно, должны были ненавязчиво, но жестко определить дистанцию для посетителей. Игорь был исключением, Толстопятов питал к нему необъяснимую слабость.

— А-а, Фатьянов! — прорычал он, с грохотом выбираясь из-за стола, напоминающего бильярдный. Проходи, садись, рассказывай!

— Здравствуйте, Антон Кириллович! Я, собственно…

— Как жизнь? Не женился еще? — хозяин с чувством тряхнул протянутую руку и усадил гостя в модное, под старину кресло типа «Колоосаль». — Ух, пройда! — он с размаху ухнул в другое напротив и погрозил коротким волосатым пальцем. — На Липочку, небось, глаз положил, а? Деморализуешь мне кадры? — громыхал Толстопятов. Толстое брюхо зама опасно заколыхалось, грозя вырвать фирменную пуговицу «с мясом».