Сказки мёртвого мира. Тсс…

Я указываю глазами на кровать в дальнем углу комнаты, кладу ладони себе под щёку и зажмуриваюсь: пора спать. Девочка капризно надувает губы и жестами просит ещё. Загвоздка в том, что на Бородавочнике мой список свиней, настоящих свиней только начинается и мне не хочется делиться им с таким прелестным ребёнком. Да и не всю же ночь мне тут кривляться. Как быть? Я осматриваю решётку – она не цельная и открывается вместе со створками оконной рамы. Везло же мне всё это время – может, чувство юмора у чёрта ещё не иссякло?

Я показываю на задвижку, затем на себя, потом на комнату, чтобы девочка открыла окно и впустила меня. Она оглядывается на закрытую дверь в глубине помещения, задумчиво теребит мочку – и сама подносит палец к губам: тсс… Что тут скажешь… Безусловная взаимность!

Девочка тихонько отодвигает оконную створку, отходит назад и выжидательно глядит на меня. Какая же она умница! И какая дурочка… Я предусмотрительно отволакиваю труп к дальней стене, накрываю трухлявыми досками и только потом забираюсь в комнату. Здесь тепло, сухо, кровать с матрасом и пахнет плесенью. Уютно. Я оставляю свои грязные башмаки снаружи на подоконнике, бесшумно спрыгиваю на пол и беру девочку за руку, чтобы уложить спать.

Ишь ты, упрямится! Её пальцы выскальзывают из моих, и не успеваю я моргнуть, как она достаёт из прикроватной тумбы небольшую свечку в виде серебристой восьмёрки, округлую макушку которой когда-то раньше уже надкусил огонь. Девочка чиркает о плинтус спичкой, подносит её к фитилю, и комната наполняется мягким светом, который колет мне глаза. Теперь я, наоборот, часто-часто моргаю, пока отвыкаю от темноты. В это время девочка мелькает туда-сюда вместе со своей тенью. Сбрасывает с подоконника на кровать мягкие игрушки и закрывает отодвинутую створку окна, чтобы не сквозило с улицы. Выхватывает из шкафа толстовку и затыкает ею щель под дверью из комнаты, чтобы не светило с другой стороны. Запрыгивает на подоконник, ставит на него свечку, приглашает меня рукой: давай рядом. Трудно устоять перед таким гостеприимным упрямством.

Я тоже присаживаюсь на подоконник – по другую сторону от восковой восьмёрки. На мгновение блестящие – со свечными огоньками – глаза девочки замирают на дощатой куче перед окном. Она кивает на труп, который я так нехитро там спрятал, и заговаривает со мной. Её шёпот звучит тихо-тихо, но яснее ясного – как неумолкаемый голос моего сознания, который не слышит никто, кроме меня. Я отвечаю девочке так же – и мы словно шепчемся мыслями.

– Это твой друг. Угадала?

– Можно сказать и так. Я с ним кое-что пережил.

– Сначала подумала, это твой враг. Не угадала.

– Можно сказать и так. Он со мной кое-что не пережил.

– Ты забавный.

– Ты тоже. Родители спят?

– Это приют.

– Не знал, что ещё есть приюты. Ты всем так окно открываешь?

– Ты первый. Через окно ко мне ещё никто не приходил.

– Почему ты мне открыла?

– Ты мне понравился.

– А если бы я оказался суровым типом?

– Суровые типы мне не нравятся.

– Чем тебя тут кормят?

– В основном травой, но бывает и крысиное мясо.

– Уверена, что крысиное?

– Так говорят.

– А ты сама как думаешь?

– Думаю, как говорят.

– Правильно. Может, тут и эмки есть?

– Конечно, мы сами делаем.

– Да ладно заливать.

– Зуб даю, в соседнем доме лаба. Лекарства, наркота. Мы делаем для бандитов, а они нам за это те же таблетки, еду, охрану. Вот, смотри.

Она задирает рукав пижамы и показывает запястье с рубцом в виде морщинистой кляксы.

– Это я там нечаянно ошпарилась кислотой. Потом два месяца не спала толком, пока заживало. А у тебя что?

– Что что?

– Ну шрамы всякие, раны, болезни.

– Мигрень.

– Так это у всех, норма не считается. Ещё что?

– Ничего.

– Значит, ты особенный.

– Почему?

– Потому что редко встречаются люди без уникальных повреждений.

– Значит, ты тоже особенная.

– Почему?

– Потому что редко встречаются люди, которые думают про других, что они особенные. Ну а этот притон… приют. Долго тебя тут уже держат?

– Меня никто не держит, окно отрыто. Всем бы в такой притон, поверь.

Верю: лекарства, кормёжка, безопасность, постель. Да и по комнате видно, что это живой дом, а не декорированный домик. Стены пестрят рваными журнальными страницами, на которых пучат бицепсы и губы смазливые пареньки. Полки захвачены пластиковыми фигурками супергероев – с их разноцветных костюмов местами облетела краска, но улыбки по-прежнему такие же яркие, как в выцветших от древности комиксах. У окна в углу чернеет письменный стол, на одной половине которого громоздится стопка потрёпанных книг, а на другой валяется светлая дощечка в форме круглого зеркала с продолговатой ручкой. Из его резного отражения глядит такая же девочка, только нарядная – с причудливо уложенными кудряшками, в серёжках шариками и таких же бусах. Вокруг дощечки в творческом хаосе разбросаны инструменты для работы по дереву. В крышку стола воткнут раскладной ножик, ручка которого украшена наклейками с полустёртыми мультяшками. Что тут скажешь… Девчонка.