Я беру со стола ближайшую книгу с волнистыми от сырости страницами. Кормак Маккарти, «Дорога»1
. Понятия не имею, кто такой Кормак Маккарти и что за «Дорога», но не сомневаюсь, что она у него куда светлее, ровнее и сытнее, чем у меня. Я показываю книгу девочке.– Растопка или просто хлам?
– Вообще-то, очень даже ничего книжуля.
– Умеешь читать, значит?
– Конечно.
– Здесь научилась?
– Ага, Мадам Любовь научила, это её приют. Она очень добрая, ты бы видел, как она распекает наших бандитов, если они нам чего не так. На самом деле её зовут по-другому, но для меня она Мадам Любовь. Ну, как в книжках про всяких благородных дамочек. А ты умеешь читать?
Я открываю книгу на первой попавшейся странице, останавливаюсь взглядом на коротком диалоге и выразительно читаю, насколько это применимо к шёпоту.
– Что это, пап? – Сморчки. Это сморчки. – Что такое сморчки? – Грибы такие. – Их можно есть? – Можно. Возьми, попробуй. – Они вкусные? – Попробуй. – Очень даже ничего.
Я ухмыляюсь про себя: не ошибся насчёт дороги. Закрываю книгу, ловлю на себе восхищённый взгляд девочки – и ухмыляюсь уже не про себя.
– Меня папа научил. С детства шпарю всё, что попадётся. «Дорога» вот ещё не попадалась.
– Повезло тебе с папой.
– Это точно. Раньше он работал учителем истории в школе. Ну пока наша история не кончилась. Долго жил один, потом нашёл меня. Уже старый был, ходил с палочкой.
– В смысле нашёл?
– Меня совсем маленьким выбросили в мусорный бак на улице и засыпали хламом. Видимо, чтобы я умер и меня никто не нашёл. И не сожрал. Ни до, ни после смерти. Но папа нашёл, мой настоящий папа. Он мне часто рассказывал о старом мире и многому научил, не только читать.
– Чему ещё?
– Например, что других убивать нельзя. Даже если они хотят убить тебя. Защищайся, но не переходи черту. За ней перестаёшь быть человеком. И вернуться невозможно.
– Ты ещё живой. Это работает.
– Папу давно убили, это работает не всегда.
– Прости… Вам обоим друг с другом повезло. Чему ещё ты научился?
– Что людей жрать нельзя. Этому меня научила мать, моя ненастоящая мать. Она меня вышвырнула, но хотя бы соизволила не дать никому сожрать. Я это усвоил.
– Хм, когда ты говорил в общем, то сказал «выбросили». А сейчас, про маму, – «вышвырнула», «соизволила». Думаю, она сделала так не со зла, а вынужденно, не сердись на неё. Пусть она будет твоей мамой, а не матерью. Как папа.
Я небрежно бросаю книжку обратно на стол.
– Я услышал твой совет. А вот тебе мой: никому не рассказывай снаружи, как вы тут шикарно живёте.
– Надо же, какой ты умный.
– Я ещё и счастливчик. Представляешь – видел живого пса.
– Врёшь.
– Вот как тебя. Даже гладил.
– Ничего себе, как у него делишки?
– Он в порядке.
– Ты покормил его?
– Ну что-то дал.
– Хорошо… Вот бы мне увидеть пса хоть разочек.
– Я бы показал, но нельзя, это очень…
Я прикусываю язык, чтобы не ляпнуть: опасно.
– …очень далеко отсюда.
– Как звёзды?
– Звёзд больше нет.
– Есть, просто они перестали смотреть на нас.
– Пфф, и почему же?
– Потому что мы больше не смотрим на них.
– Смотри, не смотри – нет их. В смысле не видно отсюда за тучами.
– А вот и есть. Когда умирает хороший человек, на небе загорается новая звезда – это его душа. Звезда пока не знает, что людям на земле она не нужна, поэтому она изо всех сил пробирается через тучи – и её можно увидеть.
– Ты сама это выдумала?
– Подруга рассказала, когда жила здесь. А ей – мама, когда была жива и они жили не здесь.
Девочка замолкает, улыбается одними уголками губ и глаз – наверное, вспоминает что-то душевное и укромное. Теперь она сама переводит тему.
– Ну а твой друговраг. Ты его тут так и оставишь под моим окном?
– Нет, конечно. Уйду и заберу с собой. Кстати, это намёк?
– Нет, конечно. Можешь не торопиться, тут редко кто ходит, тем более в это время.
– Ну а твоя звездоподруга. Где она теперь?
– Как-то ночью ушла через своё окно погулять, и привет. От неё нам остался на память только кед, нашли на улице недалеко отсюда.
– Жаль.
– Пфф, ты что же, думаешь, ей кранты?
– А ты думаешь другое?
– Я думаю, она ушла, чтобы жить на улице. Без наших распорядков дня, физкультур по утрам и холодных обливаний по вечерам. А кед… Мало ли, потеряла. Найдёт другую обувку. Знал бы ты, какая она пробивная.
– Ты уже большая, а думаешь как наивный ребёнок.
– А ты наивный ребёнок, хоть выглядишь как уже большой.
– Всё-таки твоя подруга была права. Про хороших людей и новые звёзды.
– А ты быстро взрослеешь.
– А ты ещё быстрее. Я о том же: звёзд больше нет и не будет. Хороших людей не осталось.
– Откуда знаешь?
– Я много чего повидал.
– И что? Ты даже не знал, что ещё есть приюты. И думаешь, что если кто-то исчез, то его убили. Может, ты и повидал много, но знаешь всего ничего. Я думаю, ты просто слишком впечатлительный, слишком сгущаешь краски и слишком зануда. Вот когда узнаешь побольше, а не увидишь, тогда и поговорим, художник. А пока что я буду дальше сидеть, глядеть на небо и ждать звёзды.
– Зато ты умная, не по годам.
– Ты не знаешь, сколько мне лет.