Годы прошли незаметно, и близнецы превратились в красивых, стройных юношей.
Но вот однажды у сыновей падишаха пропал аппетит. Ни есть они не могли, ни пить и стали быстро чахнуть.
Сильно обеспокоился падишах. Жаль ему сыновей— наследников трона и несметного богатства. Созвал он всех лекарей, поваров и навайчи́[107]
своего государства.Но никто из них не мог помочь близнецам.
Тогда сыновья попросили у отца разрешения отправиться в дальний путь и поискать лекарство в другой стране.
Отец разрешил.
За городом братья повстречали старика крестьянина, долбившего кетменем сухую землю. Спросили у него:
— Дорогой, сделай милость, скажи нам, где, в каком государстве можно найти лекарство, вызывающее аппетит?
— Такое лекарство нетрудно найти, — проговорил старик. — Но видите, как много у меня работы: до вечера я должен разровнять этот бугор, чтобы посеять хотя бы немного чуми́зы и кукурузы. Если вы мне поможете, я обещаю помочь вам найти хо-о-рошее лекарство!
Близнецы согласились.
Старик оставил им свой кетмень и ушел домой.
В поте лица работали юноши кетменем, сменяя друг друга, работали до поздней ночи — так хотелось им во что бы то ни стало найти желанное лекарство.
Тем временем старик пришел домой и наказал жене:
— Приготовь-ка к вечеру большой казан[108]
плова. Если у тебя не хватит моркови, накроши побольше редьки.Поздней ночью старик привел юношей в свой дом и поставил перед ними большое блюдо с дымящимся пловом.
Юноши, сами того не замечая, ели плов с таким аппетитом, что не оставили в блюде ни одного зернышка риса. Хотелось им еще, да попросить постеснялись. Тогда один из близнецов спрашивает:
— Дорогой бова, какое волшебное лекарство положили вы в плов? Он так вкусен!
— Признаюсь, — рассмеялся от души старик, — в плове нет никакого волшебного лекарства. Волшебный у меня кетмень, который оставил я вам в поле…
Поняли юноши слова старика и не пошли дальше искать лекарство, а тут же вернулись домой.
ХОЗЯЙКА ОГНЯ
Селькупская сказка
Однажды собрались все мужчины на охоту.
Отправились. Остались одни женщины да дети в стойбище.
Три дня жили, все хорошо было. На третий день к вечеру вот что вышло. В одном чуме женщина себе еду варила. Подбросила в очаг побольше дров, котел с оленьим мясом подвесила над огнем. Сама села со своим маленьким ребенком к очагу поближе. Ребенок смеется на ее коленях, женщина ему улыбается.
Вдруг треснуло полено, полетели искры из очага, одна попала ребенку на руку. Заплакал ребенок. Женщина огонь попрекает:
— Ты что же это делаешь?! Я тебя дровами кормлю, за тобой ухаживаю, а ты моего ребенка обижаешь!
Испугался ребенок материнского крика, еще больше заплакал. Носит его женщина по чуму, на руках качает, а он не унимается. От жалости, от досады шлепнула женщина малыша. Ребенок совсем зашелся. Себя бы женщине винить, а она все на огонь сердится.
— Видишь, что ты наделал! — кричит. — Не будет тебе дров, изрублю тебя, водой залью!
Положила она ребенка в люльку, схватила топор. Топором огонь рубит. Потом набрала в ковшик воды, на очаг плеснула — зашипел огонь, погас.
Женщина говорит:
— Вот теперь будешь знать, как обижать моего сына! Ни одного огонька, ни одной искорки от тебя не осталось!
Не горит огонь. Темно, холодно в чуме. Ребенок жалобно заплакал: озяб он.
Опомнилась женщина. Нагнулась над очагом, золу разгребает. Так ведь сама сказала, что ни одной искорки не оставит. И не оставила.
А сын все плачет. Мать подумала:
«Сбегаю в соседский чум, возьму огня, разожгу очаг».
Побежала. Только к соседям вошла — у них в очаге пламя заколебалось, садиться стало. Потом последний синий огонек струйку дыма пустил и погас.
Женщина к другим соседям побежала. Чуть дверь отворила — и у них не стало огня. Она к ним даже не вошла, сразу дверь прикрыла. Обошла все стойбище, и всюду огонь погас. Еще только в одном, последнем чуме горит.
Там старушка жила, век доживала. Много знала, много видела. Постояла женщина перед чумом, боится войти. Да что делать? Маленький сын ее совсем замерзнуть может. Вошла.
Пыхнул огонь, задымил и потух. Женщина заплакала. А старуха золу разгребает, ищет, нет ли в пепле уголька-искорки. Нету ни уголька, ни искорки. Холоден, темен очаг.
— Такого никогда еще не бывало, — сказала старуха. — Я свой огонь берегу, кормлю его досыта. Спать ложусь, угольки золой укрываю. Почему огонь погас? Уж не натворила ли ты чего, лягушка холодная? Уж не обидела ли ты огонь в своем очаге?
Женщина головой поникла, молчит.
— Так и есть, — сказала старуха. — Что же теперь делать? Ну, пойдем в твой чум, посмотрим.
Вышли из чума вдвоем. Идут стойбищем. Тихо всюду, темно. Будто покинули стойбище люди, будто вымерло оно.