Сказки народов Сибири, Средней Азии и Казахстана

Вышли они из чума, на две нарты сели. Шитолицый на задней нарте едет, настороженный лук у него на коленях лежит. А девушка с братом на передней нарте. Это шитолицый так приказал, чтобы они не убежали. Когда нужно повернуть, он с задней нарты кричит.

Долго едут. Ночевки короткие делают: шитолицый погони боится. Сколько дней так прошло, девушка не знает и мальчику не сосчитать.

Раз вечером на стоянке девушка нечаянно котелок на костер опрокинула. Еда пропала, и огонь погас. Ударил ее за это шитолицый. Мальчик за сестру вступился. Слабым своим детским кулаком замахнулся на обидчика. Тут шитолицый рассердился, схватил его, затряс.

— Щенок шелудивый! — кричит. — На кого руку поднял?! На князя шитолицых Чинчи́ра! Не нужен мне такой работник. Брошу тебя здесь — пропадай в снегах с голоду, с холоду!

Потом к девушке повернулся:

— А ты поворачивайся живее! Сейчас дальше поедем.

Пока шитолицый Чинчир запрягал оленей, сестра успела брату шепнуть:

— Иди по следу нашего арги́ша[87]. На каждой ночевке еду буду тебе оставлять. Увидишь воткнутую в сугроб палку — там и ищи.

Увез Чинчир девушку. Мальчик один среди снегов остался. Поплакал, пошел по следу аргиша.

Так идет от стоянки к стоянке. Все дальше отстает от быстроногих оленьих упряжек.

Началась в тундре весна. Бредет он по талому снегу, еле ноги передвигает, а все же оленную дорогу, нартяную дорогу не теряет из виду. И вот такой день настал, когда эта дорога в реку уперлась. Видно, шитолицый давно здесь проехал — пока еще лед стоял. А теперь тронулась река, плывут по ней со звоном льдины, стукаются одна о другую, дыбом становятся — не перейти, не переплыть мальчику. Побрел он по берегу куда глаза глядят. Что с ним сталось — может, узнаем, может, не узнаем.

Теперь назад повернем, что раньше было, расскажем. В тот день, когда шитолицый Чинчир девушку и мальчика увез, Мерагэ и Дютадэ поздно вечером вернулись. Зашли в чум, а там пусто, будто никто никогда не жил. Из чума выбежали, увидели истоптанный снег, след чужого аргиша. Бросились они по этому следу, но он скоро в камнях потерялся. Тогда братья быстро легкий чум разобрали, в тундру, к отцу, к матери погнали свои упряжки.

Узнав про беду, начала старуха мать плакать. Отец разгневался, своих сыновей бабами, трусами называл. Какого другого имени они стоят, если сестру и маленького брата не уберегли! Потом схватил шаманский бубен — он ведь шаманом был, — принялся в бубен бить, кружиться стал, ногами топать. Долго так плясал и кружился, наконец на землю упал. С закрытыми глазами заговорил:

— Вижу, вижу: далеко мои дети, пар от их дыхания с дыханием их обидчика к небу поднимается. Прямо на середину дня они путь держат. Хорошо, что живы они, догоним, отобьем!

Поднялся старик с земли, велел сыновьям в тундре свежих оленей поймать, в нарты запрягать. Быстро снарядились, поехали. Все прямо на полуденную сторону, на середину дня едут. Себя не жалеют, про сон не думают, про пищу не вспоминают. Стоянку делают, когда олени совсем притомятся.

Перевалили через один хребет, за ним густой лес пошел. Проехали лес, впереди опять горы встали. Поднялись, спустились, в березовый лес въехали. Тут на поляне аргиш остановили. Старик снова шаманить начал. Когда упал на землю, закричал, заплакал:

— Пар от дыхания дочки с паром от дыхания похитителя смешался. Дыхания мальчика не вижу. Горе нам!

— Теперь всему роду обидчика отомстим! — сказали Мерагэ и Дютадэ.

Дальше упряжки погнали. На заросшей тальником равнине дикого белого оленя увидели. Рога его качаются, как тальник под ветром, мех белый, как снежный сугроб.

— Если убьем этого оленя, — старик сказал, — хорошо будет.

Быстроногий Мерагэ соскочил с нарты. Хоть глубокий снег намело по тальникам, без лыж погнался за оленем. Догнал. Убил. Старик велел шкуру с белого оленя снять, а мясо бросить.

Все едут и едут. Снег понемногу тает, весна настает. Перерезала им путь река. Только остановили аргиш на берегу, олени без сил на землю упали. Соскочили люди с нарт, смотрят, куда приехали. Многоводная это река, широкая. Над чистой водой чайки вьются, в реке рыбу ловят. Выше всех поднимается одна чайка, шире других крылья раскидывает. Глянул на нее старик, сказал:

— Если эту чайку убьем, хорошо будет.

Дютадэ улучил миг, когда чайка над берегом пронеслась, прицелился, сшиб ее.

Опять велел старик с чайки шкурку вместе с перьями снять, мясо бросить. Птичью шкурку под шкуру белого оленя на свою нарту положил.

Стали оленей поднимать, чтобы через реку переправляться, — олени не встают. Если человек знает, куда и зачем идет, он много вытерпеть может. А олень бежит куда ему человек приказывает — у него силы быстрее кончаются. Не вынесли олени такого долгого пути без отдыха.

Старик сказал:

— Нет у нас времени ждать. Срубите семь деревьев, будем вязать плот.

Сделали плот, с нарт перенесли на него что в пути понадобится, что на себе тащить можно. На переднюю часть плота старик положил шкурку чайки, шкуру белого оленя себе на колени положил. Сам сыновей посадил сзади, сказал им:

— Глаза закройте, не открывайте, пока не велю!