Сказки немецких писателей

Я не тот, кем я был и кто есть.
И в себя мне обратно не влезть.
Где же тот, кем я был и кто есть?
Я не я, и себе я не ровня,
а того, кем я был, не припомню.
Подлый джинн отнял память и честь.

По себе я терзаюсь тоской.

И откуда она, бог ты мой?
Ведь былое покрылось травой,
не травой, а звериною шерстью.
Нас морочат двуглавые черти.
Всяк и каждый теперь сам не свой.

Завещаю вам скверный исход:

хлеб, отправленный в алчущий рот,
в тот же миг превратится в помет,
да и вы, ваши перси и длани, —
лишь куски недожёванной дряни.
Заколдованный круговорот!

Где он — я, где его стройный стан?

Не ответят ни джинн, ни шайтан.
И растаял, как легкий туман,
чистый образ мой, замысел стройный,
не найдя оболочки пристойной
в этом мире, где смрад и обман.

БРУНО ШЕНЛАНК ГОСПОДИН ШУМ-ГАМ И ЖЕНА ЕГО ТИШЬ-ГЛАДЬ

Господин Шум-Гам в спал на фабрике. Худо-бедно госпожа Тишь-Гладь его угомонила. Опять пришлось потрудиться. Все эти автомобильные гудки, треньканье трамваев до самой поздней ночи, да ещё ведь — о-хо-хо — он, бывает, как начнет голосить во сне, так что госпожа Тишь-Гладь испуганно вскакивает. То кто-то песню затянет, то вдруг примется по асфальту колошматить. Хотя в целом, конечно, госпожа Тишь-Гладь была довольна, как прошла нынешняя ночь, ведь столько лет вместе, уже попривыкла. Стало быть, господин Шум-Гам спал, хотя и несколько шумновато. Ну, подумаешь, храпит немножко, ничего, дело житейское. А с первыми петухами господин Шум-Гам уже на ногах. Он просыпается на заре и давай трубить-гудеть во всю мочь, так что все дома со страху просыпаются. Он проходит по серым улицам: «Подъем! Подъем!» С диким грохотом — бум-бах! — сбегает по лестнице, а потом — шик-пшик — зашуршали колеса, начинается его день, рабочий день, и чем громче он будет, тем лучше. Госпожа Тишь-Гладь затыкает уши:

— Но, муженек любезный, что за шум такой!

— Нечего было выходить за меня замуж, ну, давай-давай, ругайся побольше, моя дорогуша, моя стойкая женушка, ругайся, пусть будет побольше шума, такой ты мне нравишься!

Тут он хвать напильник и — вжик-вжик — заскрежетал-заскрипел, а потом зазвенел-загрохотал: чик-чик, ух-бух, трах-чух — полетело понеслось по-над городом. Ах, как лошадки по асфальту цокают — цок-цок-цок, — прямо песня! И отчего это люди не носят деревянных башмаков, вот было бы славно!

Но зато разносчики газет здорово кричат. Орут, перекрикивая друг друга. А машины-то как сигналят, а детишки-то как вопят в домах! По душе ему такое дело. Ему всё равно, играет ли шарманка или скрипка, лишь бы от этого побольше шуму было. Ах, как хорошо грохочут фабрики, так-так, так-так, отличная работа! Вот такой громкий язык у господина Шум-Гама. Госпожа Тишь-Гладь находит себе убежище в тихих полях. Промчался поезд:

— Привет, милая женушка, я везде, почему ты всё время удираешь от меня?

Проезжают телеги, слышится щелканье кнута. Госпожа Тишь-Гладь поморщилась. Опять этот несносный Шум-Гам, ну что ты с ним сделаешь?! Она ждет, пока настанет вечер. Но это и впрямь нелегко. Господин Шум-Гам буянит весь день напролет. Он становится всё громче, всё шумнее.

— Ах, бедная я бедная, — вздыхает она потихоньку, — нет, не могу я больше, найду себе другого мужа. Погоди уже, вот заснешь ты, а я поеду за море, возьму себе в мужья Нью-Йорк.

И вот трудовая неделя закончилась. Распахнулись ворота фабрики, повалил народ валом — мужчины, женщины, молодежь. Толпы людей с шумом и гомоном снуют по улицам тесной массой. Город зажег огни. Господин Шум-Гам поспешил в кафе. Музыка! Музыка! И вот уже там у него кошки мяукают, тут сотрясаются от грохота дороги, повсюду люди собираются в кучу и давай орать-кричать. Господин Шум-Гам чрезвычайно доволен. «Ох-хо-хо, — говорит он себе, — уж сегодня я спать не буду, точно не засну». Но в рабочих кварталах люди погрузились уже в глубокий сон. День был тяжелым и трудным, и постепенно закрываются кафе, рестораны, потихоньку угомонился и Шум-Гам. Вот наконец-то он заснул. Видел бы ты, как госпожа Тишь-Гладь в тот же миг — вшик — и готово дело, она уже за морем, в Нью-Йорке! Бог ты мой, а тут уже день ясный! Кто ж это вынесет такое: эти громадины дома, этот гомон. Всё время вниз-вверх. А машин-то сколько, ух, тьма-тьмущая.